Фамильяр и ночница
Шрифт:
— Я видела из окна, как ты вернулся! Вот, значит, кого мне прислали на помощь! Лесного нелюдя! — вполголоса произнесла Дана, резко сев в постели. — Что еще предстоит узнать? Ответь, с какой целью меня втянули в весь этот шабаш и сделали твоей любовницей!
— Постой, Дана, — промолвил Рикхард, садясь рядом и протянув к ней руку, — не горячись преждевременно. Конечно, я согрешил, введя тебя в заблуждение, но выслушай меня и попытайся понять. Ты не настолько опытная ведьма, чтобы принять такую истину сразу и не потерять душевное равновесие.
Дана перевела дыхание и спросила уже более сдержанно:
— Значит,
— Я лесной дух-хранитель, — произнес Рикхард, — в моей природе поровну смешано человеческое и звериное начало, поэтому я могу оборачиваться. И теперь мы способны приходить в города, не боимся поездов и даже едим людскую пищу. Пришлось научиться, хоть и не от хорошей жизни…
Парень сбросил легкую иллюзию, маскирующую его истинное обличье, и Дана невольно вскрикнула. Тут же зажала рот рукой, вспомнив о хозяевах, но по-прежнему глядела на него расширившимися от ужаса глазами. У Рикхарда выпустились плотные грубые когти, во рту блеснули недлинные, но крепкие клыки, а глаза совсем окрасились в потусторонний бледно-фиолетовый цвет.
— Теперь ты всегда сможешь видеть меня таким, а для посторонних я останусь Рикко, простым парнем из соседнего края, — заявил лесовик и ободряюще улыбнулся, отчего у Даны вновь продрал мороз по коже. Кое-как выдавив ответную улыбку, она сказала:
— Сомнительное счастье, знаешь ли… Ты ведь мне полюбился именно тем Рикко, а не лесным чудовищем. Нельзя ли вернуть все обратно?
— Теперь уже нет: с тобой я больше не желаю притворяться. Эти иллюзии и личины изрядно надоедают, хотя тебе это трудно вообразить…
— Тогда скажи на милость, кто ты прежде всего — человек или зверь?
— Ни тот и ни другой, Дана! Я часть души леса, облаченная в телесную оболочку. Нам не чужда плотская любовь, да и чувства иного порядка, но мы не люди и не звери, мы сотканы из разных энергий и вечно бродим между мирами. Неужели после того, что я показал тебе в Дюнах и здесь, ты еще не осознала, что мироздание гораздо сложнее, чем кажется?
— Рикко, ты многое мне показал, но утаил главное — так что я теперь могу понимать? Я не знаю даже, по своей воле спала с тобой или под колдовскими чарами!
— Нет, милая, поверь, здесь все было чисто, — заверил Рикхард и потянулся к ней. Дана вначале болезненно поморщилась, но быстро сдалась и позволила коснуться своей щеки.
— Ну как мне загладить вину? — спросил парень. Знакомое тепло его руки немного успокоило Дану, хотя она все еще боязливо косилась на когти.
— Для начала рассказать все о себе. Ты же сказал, что мы будем питать друг друга, а как это возможно без доверия?
— Хорошо, — отозвался Рикхард, накинул рубашку и сел на стул рядом с кроватью. Дана тоже успела облачиться в просторную ночную сорочку, чтобы не сбивать с толку ни его, ни себя.
— Я один из первых духов-хранителей, которые начали носить людские имена, — заговорил лесовик, задумчиво глядя в окно. — Мой отец так его и не принял, хотя нам это, конечно, не мешает. А произошло это в ту пору, когда начался разлом. Многие племена, населяющие Маа-Лумен, взялись делить природные богатства края, а заодно и потустороннюю защиту, каждый старался возвеличить своих богов, потесняя других. Было уничтожено много людских алтарей, возведенных с любовью, а с ними гибли и наши защитные тотемы. Аура, оберегавшая край, стала ветшать, истончаться и через прорехи проникло зло из нижнего мира. Оно совсем отвело людям глаза и те уже не выбирали средств в борьбе за власть и богатство. Духи пытались вразумить людей
Ненадолго Рикхард замолк, и девушка тоже хранила безмолвие, чувствуя, что его давняя боль ничуть не слабее человеческого горя. Затем он продолжал ровным и бесстрастным голосом:
— И мы с отцом оказались на севере Маа-Лумен, где уже рукой подать до вековых снегов и полярных ночей. Там же и владения Северного старца — одного из хозяев мироздания, который зимой бродит среди людей и собирает дань в виде страхов и заблудившихся душ. Поначалу пришлось нелегко: у духов-хранителей кровная привязанность к родным местам, и мы привыкали жить без куска собственной плоти, все равно что руки или ноги. Но по крайней мере, там было спокойнее, до севера раздоры еще не добрались. А кроме того, нас нашел один старый колдун-отшельник — толковый, честный и тоже когда-то потерявший дом и родных. Он дал нам убежище и пропитание, а мы помогали ему в давнем труде.
— В каком же?
— Старик мечтал написать историю о рождении и соприкосновении миров, но прежде духи не очень охотно делились знаниями. Они… то есть мы, чурались людей, и зная дальнейшие события, я могу это понять. Но тот колдун был особенным, и даже отец к нему проникся. Ну а я и вовсе был мальчишкой, и мне нравилось слушать рассказы старика, его воспоминания, мечты. Они давали не только энергию для подпитки и роста, но и что-то несравненно большее… Теперь я понимаю, что мы тоже помогали ему не сойти с ума от одиночества и неприкаянности: отец стал ему как названый брат, а я, выходит, племянник. Как ты, наверное, догадываешься, он и назвал меня Рикхардом.
— И когда же все это случилось? — нерешительно спросила Дана.
— А ты готова услышать? Около трех веков назад, — улыбнулся Рикхард. — Хотя я по нашему счету еще в расцвете лет, как у вас говорят! А вот мой дед помнил времена, когда и Маа-Лумен не существовало, а была лишь горсть перевалочных узлов для мореходов из Юмалатар-Саари, которые следовали в ваши края. Быть может, и в тебе есть капля их воинственной крови — потому мы с тобой и потянулись друг к другу.
— Ты не морочь мне голову, — поморщилась Дана, — лучше скажи: удалось колдуну дописать свои труды? И куда вы девались после его смерти?
— Ну, не все сразу, Дана. Колдун к старости лишился рассудка, потому что не нажил ни потомков, ни учеников, которые могли разделить его дар, и мозг не выдержал такой нагрузки. Тоска чередовалась с припадками ярости, и в одном из них он уничтожил черновики. Хорошо хоть сохранились его записи с рунами, которые я и поныне держу при себе.
— Как жаль, — вздохнула девушка.
— Верно, — отозвался лесовик. — Я заботился о старике, и он, совсем ослабев, уже только меня и узнавал. И называл своим фамильяром… Прежде меня задевало, когда он шутил над нашей двойной натурой, а потом я не мог обижаться и только жалел его. Мы и похоронили старика, а потом снова подались в лес. И со временем я вместе с другими молодыми духами понял, что бежать и прятаться нет смысла. Надо пойти людям навстречу, чтобы получить столь необходимую для нас энергию.