Фамильяр и ночница
Шрифт:
Там Рикхард вернулся в человечий облик, быстро натянул рубаху и штаны, но не стал заглядывать в гостиницу, благо сон Даны под целебным воздействием длился долго. Его путь лежал в город, к одному из самых нарядных зданий в центре, высившихся узорными величественными громадами. Тем не менее в нем, как и в простых домишках, горело лишь одно окошко, и к нему-то и направился оборотень.
Статная белокожая женщина сидела перед зеркалом и при свете свечей всматривалась в точеные черты лица, по-девичьи тонкие, но несущие странную печать увядания. Она откинула назад желтые пряди волос, зачерпнула из склянки какую-то
Рикхард невольно замер у окна, наблюдая за этими движениями, хотя видел их уже не раз. И этой мимолетной растерянности хватило, чтобы женщина-нелюдь учуяла его и встревоженно отвернулась от зеркала. Ее ноздри дрогнули, как у дикого зверя, глаза песочного цвета сузились и блеснули, словно отполированное лезвие бритвы.
— Доброй ночи, Силви, — промолвил Рикхард и спустил с подоконника босые ноги. Красавица взамен приветствия поднялась и тихо сказала:
— Замри!
— Слушаюсь, — шутливо отозвался молодой лесовик. Силви быстро смочила полотенце в тазу с водой, приблизилась и обтерла прилипшую к его ступням дорожную грязь. Лишь после этого Рикхард слез на пол и с улыбкой посмотрел в ее залившееся румянцем лицо.
— Не отпускают старые привычки? — скорее констатировала она, нежели спросила.
— Куда же они отпустят? В обуви я по-прежнему чувствую себя так, словно мне ноги молотом подбили, — признался Рикхард. — Но по сравнению со всем, что нам приходится терпеть, это мелочи.
— И поэтому ты готов тут наследить? А что насчет терпения, дорогой мой, тебе вроде грех жаловаться! Юная, чистая душой ведьмочка греет тебя по ночам, отдала свою невинность и вообще смотрит тебе в рот словно царю и богу, а не простому лесному нелюдю. Не то что Силви, которая тебя как облупленного знает, — усмехнулась женщина и провела когтем по его подбородку и шее, спускаясь к вырезу рубахи.
— Да ты ревнуешь, золото мое! Потому и проводила меня до самых Дюн, и решила сама поглядеть на Дану! Вот только невинных кур-то зачем подрала?
— Просто от запала хотела припугнуть, — притворно вздохнула Силви, — ты меня знаешь, не люблю я таких тихонь. Но она-то отчаянной девкой оказалась, да и в постели горяча — ты же не дашь соврать!
— Не язви, ты и сама не хранишь мне верность! Вряд ли почтенный Глеб Демьянович довольствуется сладкими речами и сказками на ночь, — парировал Рикхард. — Да и не первый он у тебя, насколько я помню.
— А эта у тебя не последняя, так ведь?
— Как знать, — вздохнул Рикхард и на его лицо набежала тень. — По правде говоря, здесь все оказалось труднее…
— Не болтай чепухи, Рикко, все трудности у тебя в голове. Твоя какая была забота? Девичью кровь добыть для леса, это дело нехитрое! Что ты возиться-то с ней стал, будто с малым дитем? Одеваешь, сторожишь, лечишь, даже на кольцо расщедрился! Или и впрямь влюбился?
— Ну, положим, я еще и должен охранять Дану, чтобы твой благоверный не добрался до нее раньше, чем мы отстоим лес, — заметил Рикхард. — А главное, разобраться, не захочет ли она сама перейти на его сторону, когда все узнает.
— И как, разобрался?
— Не захочет, — коротко ответил лесовик. — И именно поэтому ей нужна защита! Она чуткая, неопытная девушка, которая до сих
— Я вроде тоже обещала Буракову супружескую преданность, — прищурилась Силви, — но исполнять этого не собираюсь. Или ты все еще веришь, что люди разные?
— Иногда, — сказал Рикхард так жестко, что Силви не стала возражать: она хорошо знала предел терпения и податливости друга, за которым никакие вопросы и подколы уже не подействуют. Лишь взяла его за руку, и он благодарно погладил ее запястье, обвитое браслетом из стеблей и сухих ягод. Давным-давно Рикхард сам его сплел ей в подарок, что для лесовиков на деле означало очень многое.
Впрочем, сложно сказать, чего они друг о друге не знали. Сойдясь совсем юными и неприкаянными созданиями леса, заброшенными в холодный человечий мир, они сроднились так, что интрижки на стороне, а уж тем более с людьми, никак не смогли бы разбить эту связь. Они даже невинности лишились друг с другом — правда, у свободолюбивых лесных духов эта самая невинность ценилась немногим выше, чем молочные зубы у людей. И все же это получилось так пронзительно, странно и тепло, как потом не было ни с кем. У него сменялись молодые страстные ведьмы и простые девушки, обманутые мороком, у нее — матерые колдуны, охочие до искусных в любви демониц, и подвернувшиеся в лесу хмельные пареньки. Не менялось только одно — несравненное чувство пробуждающегося леса, всякий раз, когда они были рядом.
Наконец Силви нарушила молчание:
— Хочешь кофе?
— Ты сама его приготовишь? — удивился Рикхард.
— Есть способ лучше, — невозмутимо отозвалась девушка и тихо хлопнула в ладоши. В опочивальне тут же появилась невысокая женщина с круглым лицом и каштановыми кудряшками, выбивающимися из-под цветастого платка. В пухлых руках она несла поднос с дымящимися чашечками, сахарницей и печеньем. Ее маленькие серые глазки лукаво и благодушно устремились на Рикхарда, который вздрогнул от неожиданности.
— Да не дергайся, милый, я своя, — промолвила женщина низким, чуть хрипловатым, но приятным голосом и поставила поднос на ночной столик. Силви улыбнулась и пояснила:
— Знакомься, Рикко, это Есения — местная домовиха, кладезь знаний и неусыпный защитник ауры. Без нее здесь давно бы вовсе не дышалось.
— Рад познакомиться, — искренне отозвался Рикхард и пожал протянутую руку Есении.
— И я рада, голубчик: такие, как мы, здесь редкие гости! Кроме отщепенцев разве что, — прищурилась домовиха. — А для тебя я еще припасла подарок!
Она протянула лесовику банку, закрытую куском ткани и перевязанную бечевкой. Рикхард осторожно открыл ее и увидел красную студенистую массу, похожую на варенье, только вместо ягод или плодов в ней виднелись цветочные лепестки. От массы пахло чем-то хмельным и сладким, и только потустороннее чутье улавливало нотки меда, молока и крови — излюбленного топлива для жертвоприношений.
— Где ты это взяла, Есения? — спросила Силви.
— Достопочтенный Глеб Демьянович принес ее в кладовую не далее как вчера, — охотно объяснила женщина и в ее глазках заблестели насмешливые искры. — А до этого он долго пропадал в своей колдовской обители. Это варенье из лепестков ульники — новая его придумка. До этого он, вероятно, использовал стебли и корни, только в доме не держал. А вот как они попадали горожанам в желудки, я знать не могу. Уж не обессудьте, касатики!