Фамильяр и ночница
Шрифт:
— Ладно, заслуживаешь, — сказал Бураков и поднес ему бутылку с водой. Существо быстро вылакало ее и уставилось на колдуна, но тот больше ничего не дал, — поить пленника стоило лишь раз в сутки. Вода была обработана чарами, поэтому существо не могло умереть от жажды, но подолгу мучилось, и именно его страданиями питались неживые фамильяры Буракова. Колдун время от времени их менял, и в основном это были попрошайки, подобранные в самой бедной окрестности.
Покончив с рутиной, Бураков отправился в другое помещение, где хранил эссенции и смешивал зелья, там же была содержались самые ценные манускрипты. Он одернул
Впрочем, вскоре голове стало уже не до супруги. Из лаборатории слышались подозрительные шорохи и звуки капающей на пол жидкости. Почти бегом ворвавшись туда, он увидел, что половина склянок и колб разбита, а драгоценные растворы растеклись по полу огромной лужей.
— Что это за шутки… — прошептал остолбеневший Бураков. Кровь прилила к щекам, ярость закипала внутри, в глазах совсем потемнело. Лишь немного опомнившись, он зажег лампу и увидел склонившуюся над лужей коренастую женщину с платком на голове. Та неспешно подняла на него блестящие серые глаза и расплылась в ухмылке.
— Ты еще кто такая? Кто позволял тебе войти сюда? — крикнул колдун.
— А меня Есения зовут, достопочтенный голова, — промолвила незваная гостья. — Я тот дом берегу, где ты живешь, от тебя же самого. И прислуге не даю зачахнуть, и твоей жене помогаю. Только теперь-то дни твои сочтены, колдун, вместе с городом! И мы не желаем, чтоб твои снадобья уцелели, кому-то потом достались и снова отравляли людям жизнь.
— Ты что болтаешь, гнусная нелюдь? — прошипел Бураков. — Это твои дни сочтены после такой выходки! Как ты вообще смогла вылезти из своей берлоги?
— А ты не знал, что домовые способны покидать жилище? Особенно когда воздух уже тревогой пропитан! Горе-колдун ты, Глеб Демьянович, раз такие прописные истины тебе неведомы! Я у тебя по-всякому надолго не задержусь.
Есения широко улыбнулась, подышала на ближайшую к ней банку с раствором ульники и та осветилась изнутри красноватым оттенком. По жидкости пошли пузырьки, она забурлила и вспенилась, затем послышался треск и банка лопнула по швам. Большие осколки едва не задели Буракова, те, что поменьше, разлетелись по полу, а раствор взметнулся алым фонтаном.
— Ох зря ты так, мелкая дрянь, домовая крыса… — тихо сказал Бураков и раньше, чем Есения успела опомниться, выхватил из-под сюртука ритуальный нож, который всегда носил с собой в одиноких походах. Его необычайно острое лезвие было закалено кровью нежити и особыми чарами, поэтому даже простая рана могла погубить нелюдя.
Мужчина, словно подросток, быстро перемахнул через лужу, вонзил нож домовихе в горло, и та даже не успела крикнуть. Выдохнув последний раз, она осела на пол, в вязкую жижу из колдовских зелий и темной крови.
Бураков довольно усмехнулся и стал шарить по полкам в поисках трав, чтобы развести огонь и уничтожить тело. Однако вскоре за дверью лаборатории послышались странные шаги, будто кто-то переступал по сырому каменному полу босыми ногами.
— Кто здесь? Силви, это ты сюда заявилась? Говорил я тебе, умерь свое любопытство! — крикнул он в полумрак. Но тут лампа погасла и помещение осветилось желто-белым колдовским сиянием. На пороге возник статный мужской силуэт в белой рубахе и штанах, перепачканных землей. В длинных светлых
— Ты? Да как ты посмел сюда заявиться? — сказал колдун хрипло, словно сорвал связки.
— Я пришел, чтобы освободить Силви и принести ей твою голову в дар, — произнес Рикхард и улыбнулся, обнажив клыки. — Ты ведь здесь хранишь амулеты, скрепляющие власть над ней? Она предлагала мне просто подождать, но я не дам тебе тихой смерти под водой! Я сам с тобой покончу, как давно хотел! А то и выберешься ненароком: такие, как ты, народ живучий.
— Какая смерть под водой, что ты плетешь, нелюдь? — крикнул Бураков, невольно опешив. — Надеешься мне зубы заговорить? Ты сам отсюда живым не выйдешь, это я тебе обещаю! Вот, погляди на эту дурную домовиху, которая вздумала со мной в прятки поиграть и сдохла в луже собственной крови! Хочешь так же?
Он пренебрежительно кивнул на труп Есении, который Рикхард только теперь заметил и побелел от гнева.
— Ты убил домашнего духа?! А знаешь, колдун, что вам за такое тоже придется отвечать перед мирозданием?
— А это не твоя забота, нелюдь, и не надейся таким образом выторговать свою жалкую жизнь! — крикнул Бураков, схватил со стола уцелевший синеватый пузырек и разбил его об пол. Из того моментально вылетело облако таких же синих густых испарений с удушливым запахом и на время спрятало колдуна. Он стремительно подхватил клинок, даже не успев очистить с него кровь, и выставил перед собой. Облако развеялось, однако, к изумлению Буракова, лесовика перед ним не было. И едва колдун успел что-то сообразить, как шею обожгла страшная боль.
Бураков выронил нож и рванулся вперед, еле успев отстраниться от смертельного удара. Но царапина все же сильно кровоточила, вмиг пропитав сюртук и сорочку. Тем временем Рикхард вновь стал зримым, уже совсем в другой стороне, схватил клинок и выкинул его за дверь. Язвительно улыбнувшись, нелюдь произнес:
— Ты ножиком меня напугать вздумал? У меня на собственных руках десять таких, да и зубы поострее, чем твои! И скорость у тебя уже не та, Бураков, и сила, и тело дряблым стало, — немудрено, что Силви тобой недовольна!
— Ах ты лесная мразь… — прошептал городской голова. Ненависть кипела в нем, но одновременно зрел лютый скользкий страх. Как он ни прятал душу, фиолетовые глаза лесовика пронзали насквозь, его прожорливая энергетика проникала под кожу, копалась во внутренностях, высасывала кровь и силу. Бураков яростно вцепился зубами в свою руку, чтобы стряхнуть оцепенение, и вырвал несколько спасительных минут. Он отступил на несколько шагов, сделал обманное движение и вытряхнул Рикхарду в лицо едкий порошок из мешочка. Тот растерялся, начал оттирать глаза, и Бураков бросил на пол несколько уже разбитых склянок. Сам он спокойно бегал по осколкам в крепких сапогах, а вот Рикхард был босиком и успел порезать ступни. Кровопотеря и столбняк ему, разумеется, не грозили, но боль мешала проворно двигаться, и Бураков выиграл время, чтобы добраться до сонного зелья для духов. Его испарения были такими сильными, что достаточно было смочить лицо или руки, чтобы сознание помутилось даже у молодых и крепких нелюдей. И конечно, Бураков не раз пробовал его на Силви — ее сонный вид будоражил мужскую страсть, как бы сознание этому ни противилось.