Фанфики
Шрифт:
У меня не было каких-то осознанных, глубоко продуманных, тактически обоснованных… Только промелькнуло в голове: «работать надо пяткой». Выскочил на край обрывчика и, как многократно делал на тренировках, правую руку в левый потайной карман, головку ножика подцепить, суетни не суетить, ручку за плечо отвести, пошла волна от пяточки до кисти, ножичек отпустить, вольно, как ему хочется.
«Воля вольная, баллистическая Скорость — первая, чуть космическая».Или
«Ухать» — не надо, шаг назад, а то свалюсь с обрывчика, ногу переменить, левую руку в правый карман…
«Зиппа» давало достаточно света. Разбойнички стояли ниже меня, кто по щиколотку, кто по колено в воде, почти все — лицом к барке и спиной ко мне. Вот в эти спины я и вгонял свои чугунные штычки. «Бить в спину» — не благородно? А убивать меня, единственного — благородно?
Один из татей, тот самый чудак в кафтане на босу голову, резво кинулся вперёд, к барке, высоко вскидывая из воды свои длинные ноги. Он уже подтягивался рывком на борт, как в лицо ему ударил истошный женский визг.
Какай акустический удар! Какая моща на выдохе! Децибелов — как у турбовинтового на взлётной.
Не Аннушка — у неё обет молчания. Служанка у неё тоже немая. А, значит, другая — косенькая. Надо приглядеться к девушке. Может, мне сирена потребуется? Воздушной тревоги здесь не предвидится, но дурней звуком глушить — это конструктивно.
Ошеломлённый разбойник повис на руках, тряся головой. Вот туда, по этому трясущемуся, и ударил топор появившегося из-за борта деда-барочника. Остальных я положил своими ножиками. Очень сомневаюсь, что все мои попадания были смертельны, даже просто — «что все мои попадания были», но придурки падали в воду, и, похоже, часть просто захлебнулась.
Тут ножики у меня кончились, и я осознал… Осознал то, что и раньше мог бы осознать. Где-то на середине моего «чугунометательства», с другой стороны поляны раздался крик.
Едва я отстрелялся, как меня чуть не снесла с обрывчика толпа моих новосёлов. Как оказалось, мои дедушки не только быстро бегают, но и хорошо прыгают. Двухметровый обрыв — вовсе не преграда для «сирых и убогих». Правда, только вниз.
Наша полянка кишела разбойниками. Я так и подумал: кишмя кишит. Костры то вспыхивали, разгораясь, то гасли, когда в них влетало какое-нибудь тело. Потом пламя резко поднималось. На бородах, волосне, тряпье, суетне и мощном поддуве от очередного вопля.
Между кострами в беспорядке валялось наше и не-наше тряпьё кучами. Некоторые кучи шевелились и подвывали. Мои новосёлы были вчера одеты в чистенькое и до сих пор этим выделялись. Похоже, несколько из них не успели убежать.
С правой стороны полянки, возле костра, где минуту назад лежали мы с Акимом и нашими людьми, толпилась куча народа, и шёл бой.
Сбылась «мечта идиота» — я
Сзади, с моей стороны, это выглядело как драка в очереди за пивом: куча переминающихся на месте мужских задниц. Периодически из толпы орущих, толкающихся, машущих руками мужиков выскакивала очередная бородатая личность в здешних полуспущенных штанах, рубахе по колено и драном армяке. Личность вопила, материлась и держалась.
«Держалась» — за живот.
Обычная поза бойца на выходе из драки: полусогнутое положение, руки прижаты к области брюшной полости. Иногда дело в животе, иногда — в руках.
Вокруг бедолаги — 3–5 помогальщиков. Половина поддерживает пострадавшего, вторая половина — первую.
Кто-то из молодых политруков образца декабря 41 именно так описывал свой первый бой в Подмосковье. Его поставили на опушке леса, чтобы он разворачивал назад, в бой, вот эту вторую половину.
Здесь — ни политруков, ни медсанбата. Личность укладывают на траву, причитают, матерятся и, доведя себя до крайнего озверения, с криком:
— Вот мы их ужо!
кидаются обратно в толпу «у пивного ларька».
Им навстречу вываливаются следующие очередные жертвы ночного апофеоза. Некоторые вылетают очень далеко и быстро. Они-то и меняют своими телами освещённость на полянке.
Что происходит внутри толпы — я не видел. Оттуда доносился размеренный голос Ивашки:
— И тебя… итить… И тебя… ять…
И ценные указания Акима:
— По ногам сучару! По ногам!
Или:
— Слева смотри! И по яйцам!
Его весёлый и азартный голос подействовал на меня успокаивающе. Процесс боестолкновения вызывал ощущения стабильности и сходимости. В смысле: все разбойнички скоро сойдут «на нет».
У трёх десятков разбойничков, вооружённых ножами, топорами и кистенями, нет шансов в открытом бою против 3–5 подготовившихся опытных бойцов с саблями и мечами.
Пока у фехтовальщика есть 3–5 шагов свободного пространства… Нужно или длинномерное оружие, или — метательное.
Разбойники, явно, рассчитывали вырезать нас сонными. Хорошо придумано. Да вот же беда — не спиться мне! Всякие «заячьи губы» мерещатся.
В следующий момент чьи-то губы, но не «заячьи», а «оладьями», оказались передо мной. Очередной придурок из числа «помогальщиков», кинулся вдруг к берегу, собираясь, видимо, набрать воды из реки в шапку.
Не разбирая дороги, даже не поднимая головы, он ломанулся прямо на меня. А я загляделся на общее действо и «не уступил дорогу паровозу».
Придурок с шапкой в руках почти добежал, как вдруг остановился в шаге, вскинул лицо и коротко заверещал, выгибаясь. Рогатина Сухана пробила ему подвздошье. Сухан поднапрягся, приподнимая терпилу на копьё, по-хозяйственному огляделся, как это делает крепкий крестьянин, прикидывая куда лучше бросить навильник сена, и, таща по кругу надевавшегося все глубже бедолагу, развернулся, выкидывая его с обрывчика.