Фанни и Александр
Шрифт:
Май: И красивые платья.
Густав Адольф: Ты будешь самая красивая. Ты будешь любовницей Густава Адольфа Экдаля, и я буду приходить к тебе каждую среду и субботу в три часа.
Май: Глупый ты.
Густав Адольф: Что?
Май (смеется): Я говорю, что ты глупый.
Густав Адольф: Я глупый?
Май: Ага, настоящий дурак.
Густав Адольф: И вовсе я не дурак.
Май: Конечно, дурак, ты ведь думаешь, будто мне
Густав Адольф: Что-что?
Май: Ты что, не понимаешь, что я с тобой шучу?
Густав Адольф: Шутишь? Как это шутишь?
Май: Но ты ведь не сердишься?
Густав Адольф: Я не сержусь, только я не люблю, когда со мной обращаются как с идиотом. Перестань смеяться.
Май: Ты такой смешной.
На это Густав Адольф ничего не отвечает. Лежит молча, отчужденно, потом поднимается, выбирается из-под обломков кровати, натягивает кальсоны и брюки, надевает жилет и фрак и во внезапном изнеможении садится на единственный шаткий стул, лоб блестит от пота. Май, стоя на коленях, пытается погладить его по щеке, он осторожно отталкивает её. Она стоит в обрамлении длинных распущенных волос, сложив ладони.
Густав Адольф: Я не люблю, когда надо мной смеются.
В ту же ночь на профессора Карла Экдаля находит приступ глубокой депрессии. Его жена Лидия, маленькая, толстая, узкоплечая, сидит съежившись на кровати, борясь со слезами и сном, а профессор слоняется по темным, загроможденным безвкусной мебелью комнатам в халате, ночном колпаке, ночной рубашке и шлепанцах.
Карл: Здесь холодно как в аду. Почему не топят? Я, кажется, уже простудился, глотать больно. И зубы ноют.
Лидия: Нам больше не дают дров в долг, мы задолжали сто пятьдесят крон, mein Carlchen, das weisst Du doch!'
(Мой Карлхен, ты ведь знаешь (нем.).)
Карл: Это же черт знает что — за двадцать три года не научиться говорить по-шведски! Говори по-шведски.
Лидия: Хорошо, mein Карл. Я постараясь.
Карл: Постараюсь, понимаешь? Постараюсь.
Лидия: Постараюсь. Я постараюсь.
Карл: Во вторник я был у мамы и попросил у нее десять тысяч взаймы, чтобы поправить дела. Она в ответ показала мне бумагу, где написано, что я ей должен тридцать семь тысяч крон. Непостижимо.
Лидия: Сходи к еврею.
Карл: Благодарствуем. Уже был. Я плачу сорок пять процентов ренты, и он грозится показать моё долговое обязательство маме, если я запоздаю с выплатой.
Лидия: У меня есть кое-какие драгоценности.
Карл: Идиотка! Замечательная мысль! Профессор Экдаль бегает по ростовщикам.
Лидия: Ты не хочешь лечь, mein Schatz? (Моё сокровище (нем.))
Карл: Это ад, настоящий ад. У меня наверняка температура, бросает то в жар, то в холод. И этот страх. Что со мной
Лидия (плачет): Не говори так, Карлхен.
Карл: Если бы я мог понять, зачем ты так кошмарно красишься. (Кашляет.) Ты похожа на проститутку.
Лидия: Ты ведь ругаешься на меня, когда я не крашусь, говоришь, что я выгляжу старухой.
Карл: Почему я женился на тебе? Ты некрасивая, бедная и бесплодная. Ты даже детей мне не могла дать.
Лидия: Но ты ведь со мной и не спишь. Ты спишь со всякими другими. Ты мне изменяешь. Я знаю, mein Карлхен, ты мне все время изменяешь. Das ist die Wahrheit. Ich sage aber nichts. Ich schweige (Это правда. Но я ничего не говорю. Я молчу (нем.)).
Карл: Говори по-шведски, по-шведски, по-шведски!
Лидия: Бедный Карл, как ты несчастен. Если бы ты так не тосковал и не боялся, ты бы не был таким злым.
Карл: Декан меня ругает, говорит, что я не справляюсь с лекциями. А я ученый. Единственный настоящий ученый в этом треклятом университете. Но всем на это наплевать. Издательство не напечатало мою последнюю работу, она, видите ли, плохо аргументирована, — о господи, они это говорят только потому, что я не лижу задницу доцентам. Меня мутит. Это все селедочный салат, от него несло тухлятиной. Можешь быть уверена, скупая старуха хранила его с Пасхи. Какого дьявола — подавать селедочный салат на Рождество! Боже, моя голова. У меня раскалывается голова. Что мне делать? Я должен поспать. А потом надо идти к этой чертовой заутрене. Насилие, сплошное насилие во всем. И при этом извольте вежливо улыбаться: «Мамочка, какая ты сегодня красивая. Совсем как юная девушка. Дорогая Эмили, ты никогда ещё так прекрасно не играла ангела. Ах, братец Оскар, и как это тебе удается все, за что бы ты ни взялся?» Как? (Устало.) Как?
Лидия: Иди сюда, Карлхен. Сядь рядом со мной.
Карл: От тебя воняет, не знаю почему — ты перестала мыться или начинаешь загнивать?
Лидия: И вовсе от меня не воняет, mein Карлхен. У тебя обонятельная галлюцинация.
Он садится внезапно на кровать и, тяжело дыша, начинает грызть ногти, обкусывает вокруг ногтей кожу, пока не выступает кровь. Он с удовлетворением рассматривает капельки крови.
Лидия: Перевязать?
Карл: Спасибо, не надо.
Лидия: Может, попытаешься немного поспать?
Карл: Да.
Лидия: Мне так жалко тебя, mein Карлхен.
Карл: Как человек превращается в посредственность, можешь ты мне ответить? Покрывается пылью? Когда, в какой момент его настигло поражение? Сперва я принц, который унаследует королевство. Вдруг — я и оглянуться не успел, а меня уже сместили. Смерть похлопывает меня по плечу. В комнате холодно, а нам нечем заплатить за дрова. Я противный и злой. И больше всего злюсь на единственного человека, которому я не безразличен. Ты никогда не сможешь меня простить. Я дерьмо, паршивая собака.