Фанни и Александр
Шрифт:
Лидия: Хочешь, я приготовлю горячий тодди?
Карл: Заткнись-ка на минутку. Прекрати раболепствовать. Вытри рот. У тебя почему-то всегда мокрые губы. Это отвратительно. Я не хотел обидеть тебя.
Лидия: Я знаю, mein Карлхен.
Карл: Ты должна была бы ненавидеть меня.
Лидия (качает головой): Я слишком мягкосердечна, ты ведь знаешь.
Карл: О, эта жизнь! О, эта бессонница и проклятые внутренности! О, эта бедность и унижение! Протяни руку, и ты ощутишь пустоту. Почему я такой трус!
Он
Карл: Ты-то всем довольна!
Лидия: Не надо больше.
Карл: Унижения, бедность, отвратительная пища, холод, твое чертово уродство. А ты только толстеешь и цветешь, на тебя ничего не действует, я тебя бью, а ты целуешь мне руки, я плюю на тебя, а ты прощаешь. Ты омерзительна. Мне противна твоя любовь. Я уйду от тебя. Уезжай обратно в Мюнхен, мы разведемся! Я не желаю тебя видеть, ощущать твой запах, слышать твою ломаную речь, чувствовать твою заботу, смотреть в твои испуганные глаза, я не хочу твоей липкой любви.
Лидия: Ты всегда так говоришь, когда взволнован и тебе грустно, и я не обращаю больше на это внимания, ты знаешь это, Карлхен.
Карл: Я хочу спать. Может, мне приснится благоухающее женское тело с маленькими грудями, узкими бедрами, длинными ногами. Светловолосая, веселая, смеющаяся женщина. Она обнимает меня руками и ногами, крепко прижимает к себе, мы сливаемся с ней в одно целое, её лоно молодо и щедро. О, этот земной ад, эта тюрьма, старость и омерзение. Знаешь, за что я тебя так ненавижу, mein Lammchen? (Мой ягненочек (нем.)) Ты — зеркальное отражение. Мягкосердечие отражает мягкосердечие. Посредственность и уродство отражают посредственность и уродство. Я вижу, как дергается твое лицо, ты морщишь губы, тебе горько, но ты смиришься. В этом и кроется громадное различие между нами. Я не смирюсь никогда.
В полпятого утра на Рождество Густав Адольф Экдаль спускается с чердака, где у него состоялось свидание с гувернанткой Май. В прихожей он снял туфли и старается двигаться бесшумно, что мало соответствует его натуре. Альма уже встала и занимается утренним туалетом. Петра стоит посередине комнаты в нижней юбке, корсете и с папильотками в волосах. Она уставилась на отца. Альма что-то спрашивает из глубины гардеробной. Не получив ответа, она высовывает голову и обнаруживает мужа, который стоит в дверях спальни, держа в руках ботинки.
Альма: Доброе утро, Густав Адольф.
Густав Адольф: Доброе утро, Альма.
Петра: Доброе утро, папа.
Густав Адольф: Доброе утро, Петра.
Альма: Петра, пойди на кухню и поджарь папе яичницу из трех яиц с ветчиной. И сделай два бутерброда с мягким сыром. На хрустящих хлебцах. Что ты будешь пить?
Густав Адольф: Пиво.
Альма: Ты знаешь, где стоит ящик с пивом? Хотя погоди, в морозильнике
Густав Адольф (кивает): Да.
Альма: Поторопись, Петра. Ну, чего ты уставилась? Через час мы должны быть у бабушки.
Петра обходит отца, глаза у нее опущены, щеки горят. Густав Адольф пытается поцеловать её, но она уворачивается. Он садится на стул.
Густав Адольф: Налей мне коньяку.
Альма идет в гостиную, приносит желаемый напиток, протягивает ему рюмку, поворачивается к нему спиной и принимается укладывать волосы.
Альма: Я достала твой костюм.
Густав Адольф (пьет): Спасибо.
Альма: В кувшине есть горячая вода. Я только что принесла.
Густав Адольф: Спасибо. Очень мило с твоей стороны.
Альма: Поторопись!
Густав Адольф: Yes, sir!
Он тяжело встает и начинает стаскивать с себя фрак. Альма сидит перед большим зеркалом над туалетным столиком, обнаженные руки подняты, пальцы проворно бегают по густым, с легкой проседью волосам. Густав Адольф неожиданно оказывается у нее за спиной, кладет руки ей на грудь и целует в затылок.
Густав Адольф: Ты все-таки чертовски хороша.
Альма: А ты Дерьмо с большой буквы.
Густав Адольф: Приляжем?
Альма: Я только что уложила волосы.
Густав Адольф: Тогда побалуемся стоя. Так тоже годится.
Альма: Петра сейчас принесет завтрак.
Густав Адольф: Э, запрём дверь.
Альма смотрит долгим взглядом на мужа и чуть улыбается. Потом встает и выходит в коридор за спальней; слышно, как она велит Петре поставить поднос с завтраком на столик в библиотеке. Возвращается, запирает дверь и снимает длинные белые панталоны.
Альма: Ну иди, только быстро.
Густав Адольф: Кажется, я не могу.
Альма: Не можешь?
Густав Адольф: Должно быть, что-то не в порядке.
Альма: Уж не заболел ли ты, мой милый?
Густав Адольф: Нет уж, черт побери, я здоров как бык.
Альма: Ложись на кровать.
Густав Адольф: Пожалуй, я и правда лягу.
Он бросается на супружескую постель, которая вздыхает и прогибается под его тяжестью. Альма наклоняется к нему.
Альма: Я принесу завтрак.
Густав Адольф: Спасибо, милая.
Альма: Подумать только, и как это я тебя до сих пор не убила.
Он внезапно смеется, притягивает её к себе, огромная кровать раскачивается и покряхтывает, он оказывается сверху, торжествующе улыбается.
Густав Адольф: Так что это ты там сказала?
Петра, принеся поднос с завтраком в библиотеку, прислушивается к хорошо знакомым звукам, доносящимся из спальни. Она делает гримасу и непроизвольно стягивает на груди рубашку. В столовой часы бьют половину шестого. На Домском соборе звонят первые колокола.