Фантастическая сага
Шрифт:
— Это кем же? — эхо подхватило бёльверков вопрос, и отголоски его достигли, казалось, самых недр земных.
Скафлок же сказал:
Не хочет Локи удалой Быть пленником презренным. Намерен асам дать он бой И вырваться из плена. Тебе ж на перековку шлет Он этот мен разбитый, Желая грозным сим клинком Рубиться в новой битве.Он развернул волчью
Бёльверк поднял их с пола и стал ощупывать.
— Помню, помню меч этот, — бормотал он. — Моя работа. Ко мне обратились за помощью Дюрин и Двалин, когда нужно им было откупиться таким клинком от Свафрлами, будучи при этом уверенными, что меч тот свершит за них месть обидчику. Мы заключили в этот клинок лед, смерть и бурю, магию могучих рун и заклинаний и непреодолимое желание губить все живое. — Он ухмыльнулся: — Многие воины прельстились в прежние времена мечом этим, ведь он всегда приносил победу. Все что угодно под силу разрубить ему, сам же он при этом никогда не тупится. Сталь его напоена ядом, и нанесенные клинком раны нельзя исцелить ни лекарским искусством, ни чарами магическими, ни молитвой. Однако, на оружие это наложено проклятие: каждый раз, как будет извлечено из ножен, должно напиться оно крови. А в конце концов неизбежно обернется против своего же владельца. — Он накренился вперед еще больше, чем вынуждал его горб. — Поэтому-то Тор и сломал клинок этот в стародавние времена. Больше ни у кого во всех девяти мирах не достало бы на это силы. С тех пор лежал меч забытый в земле. Но раз, как ты говоришь, Локи именно сейчас желает дать бой асам, в клинке этом, конечно же, будет нужда.
— Ничего подобного я не говорил, — пробормотал Скафлок, — хотя мне и хотелось, чтобы ты именно так все и понял.
Бёльверк не слышал этих его слов. Поглаживая сломанный клинок рукой, он погрузился в какие-то свои собственные мысли.
— Так значит, скоро придет конец всему этому безобразию, — прошептал он. — Скоро наступит конец света. Скоро уже боги и ётуны разрушат творение в смертельной схватке друг с другом, Сурт подожжет весь мир, огонь перекинется на трескающиеся от жара стены небосвода, солнце почернеет, земля скроется в морской пучине, звезды упадут с небес. Конец приходит моему рабству, слепоте, сидению под горой. Все сгорит в том огне, ничего не останется. Слушай же, смертный. С большой радостью выкую я тебе меч этот.
Он принялся за работу. Загремел молот, полетели искры, пещеру заполнил дым от раздуваемого мехами огня. Работая, ётун говорил заклинания, да таким громовым голосом, что стены пещеры дрожали. Скафлок с Мананнаном почли за лучшее удалиться в один из выходящих из зала тоннелей.
— Не нравится мне это, лучше бы я не ездил сюда, — проговорил Властелин морей. — Сейчас, в эту самую минуту, к жизни возвращается древнее зло. Никто не назовет меня трусом, но я и прикоснуться-то к мечу этому проклятому не желаю. И ты не стал бы, кабы был мудрее. Он станет твоим роком.
— И что с того? — зло сказал Скафлок.
Послышалось какое-то бульканье. Видимо, ётун кипятил меч в ядовитом зелье. Испарения от того снадобья обжигали кожу везде, где не была она прикрыта одеждой. Гулко отдавалось в переходах пещеры бёльверкова песнь о Рагнарёке.
— Не ставь на своей жизни крест только оттого, что ты несчастлив в любви, — проговорил Мананнан каким-то даже просительным голосом. — Ты
— Все люди смертны, — отрезал Скафлок. На том разговор и закончился.
Ожидание, казалось, тянулось бесконечно долго. И все же, когда крикнул им Бёльверк, наконец, чтобы принимали работу, они не могли не подивиться тому, как он быстро со всем управился. Ведь, совершенно слепой он и работал без помощника.
Оба воителя воротились в залитую кроваво-красным светом кузню. Бёльверк показал им меч. Клинок был теперь блестящий, голубоватого цвета. Вдоль острия его плясали, казалось, крохотные язычки пламени. Глаза изображенного на рукояти дракона горели, золото излучало какое-то внутреннее сияние.
— Возьми клинок-то! — вскричал великан.
Скафлок схватил меч. Клинок был весьма тяжел, но уже от прикосновения рукояти его к ладони в руку сразу же вливалась необычайная сила, так что было ясно, что биться мечом этим будет одно удовольствие. К тому же, меч был прекрасно сбалансирован. И так удобно ложилась рукоять его в руку, как будто он специально для Скафлока и был создан.
Скафлок с размаха рубанул клинком по скальному выступу в стене пещеры. Камень сразу раскололся. Издав боевой клич, воитель стремительно очертил мечом широкий круг над головой. Тот сверкал в полумраке подобно молнии.
— Ура! — заорал Скафлок. И запел:
Сегодня рад и счастлив я: Узнает скоро недруг, Какою жаждой обуян Клинок волшебный этот, Как он крушит металл и плоть, Как воет он, голодный, Какую песню он поет, Напившись свежей крови.Вслед за ним рассмеялся и Бёльверк.
— И правильно, радуйся, что попал тебе в руки клинок этот, — проговорил ётун. — Круши им врагов своих, будь то боги, великаны или смертные. Неважно, кто падет от твоей руки. Злой меч снова в деле, и теперь близок конец света.
Он протянул Скафлоку окованные золотым листом ножны.
— А теперь убери-ка ты его лучше в ножны, — посоветовал он. — И впредь не доставай, коли не хочешь убить кого. — Ётун ухмыльнулся: — Правда, у клинка этого есть привычка выскакивать из ножен когда ненужно. И в конце концов, будь покоен, он обязательно погубит тебя самого.
— Пусть сначала полягут под его ударами мои враги, — ответил Скафлок. — Что будет потом, меня мало волнует.
«Это сейчас. Потом ты можешь передумать, но будет уже поздно», — подумал Мананнан. А вслух сказал:
— Пойдем, здесь лучше не задерживаться.
Они ушли. Бёльверк же остался стоять, повернувшись к туннелю, где они скрылись, как бы глядя пустыми глазницами своими им вслед.
Когда путники выбрались из пещеры, прежде свирепо бросавшийся на них цепной пес враждебности больше не проявлял, а отошел в сторонку, поскуливая и поджав хвост. Воители со всевозможной поспешностью стали спускаться вниз по покрытому ледником склону. Когда же были близки они уже к подножию горы, то услышали позади себя громкий топот и оглянулись. Вслед за ними по леднику спускались трое, чьи силуэты четко вырисовывались на фоне звездного неба (преследователи те были даже выше самой бёльверковой горы). Поспешно пробираясь к кораблю, Мананнан сказал своему товарищу: