Фантастика 2002. Выпуск 2

Шербак-Жуков Андрей

Она успела отскочить. И отшвырнуть его, и рухнуть рядом. Грянуло так, словно рушился мир, ударило Горячим ветром — больше не было ни верха, ни низа, вокруг тряслось, ревело и выло; сжимая в руках пучки вырванной травы, он закричал — и не услышал себя в вое и свисте пролетающей над головой смерти.

…Он отыскал ее — полз на четвереньках, хватаясь за траву, — ему еще казалось, что все вокруг качается; среди вывороченной земли и обломков бетонного бордюра она лежала скорчившись, зажимая живот руками, и струйки крови — темные, густые, неторопливые — текли по пальцам.

Он

извел на нее все бинты из аптечки; довел ее (тогда она еще могла кое-как идти) до места — до бывшего спортзала, полуподвального помещения, взрыв в котором должен был, по их расчетам, обрушить сразу все здание. Поставил рядом сумку с бомбой. И сидел, дожидаясь, тупо наблюдая — приподнявшись на локтях, она возилась, соединяя цветные проводки, настраивая таймер; все чаще опускала голову на руки — но снова приподнималась, закусив белеющую губу, и продолжала; а потом не смогла подняться — поерзав по полу локтями, хрипло потребовала: «Помоги». И дальше он держал ее под мышки…

Она отключилась без единого звука, и он, не догадавшийся прихватить из аптечки нашатырь, еле растолкал ее — чтобы услышать короткое: «Все».

А больше не было ни слова.

…Он брел, шатаясь, ругаясь сквозь злые слезы; сквозь проломы огромных окон солнце простреливало здание насквозь — когда-то в этой школе было хоть светло… В ушах звенело. Она крупнее меня, эта девица, и выше на полголовы; она взрослая баба, а мне пятнадцать, я не дотащу, я не смогу, нет… я не успею, сейчас рванет — все рухнет, нас похоронит под развалинами…

Он придерживал ее одной рукой — пониже зада; носки ее ботинок били его по коленям. На другом плече болтался автомат — бил по боку.

Он выбрался на крыльцо — по разбитым бетонным ступенькам, отшвырнув ногой сорванную вывеску со слинявшими буквами. Школа номер какой-то… Ругаясь, пробирался, перешагивая через трупы в чужой форме — этих троих они срезали очередью из машины. Разведчики; через несколько часов сюда подтянутся их основные силы — это здание на холме стало бы для них и наблюдательным пунктом, и огневой точкой, и прикрытием… На этой земле у вас не будет укрытий.

Он распахнул дверцу «газика» — обжег руку о раскаленную солнцем железную ручку. Пригнулся, наклоняясь вбок, втискиваясь внутрь, в густой парниковый жар разогретого железного ящика; подставил руки, принимая съехавшее с затекшего плеча тело. Она ударилась затылком о пол салона, но не охнула. От ворота до ног камуфляж на ней почернел, напитавшись кровью; зрачки разлились во всю радужку, и струйка крови изо рта стекала на грязный пол.

Он смотрел — на прыщеватый лоб, и преждевременную «гусиную лапку» под глазом, и жиденькую темную косу; на свою руку под ее шеей — тощую, исцарапанную, с грязью под ногтями…

— Не умирай, — попросил он шепотом. — Только не умирай. Я же ничего не умею… как же я?..

…Он влез на водительское место; машину кидало на колдобинах бывшей дороги, а он крутил горячую от солнца «баранку» и не оглядывался. И даже в зеркальце заднего вида старался не смотреть — не смотреть в невзрачное, простенькое, прыщавенькое, еще сегодня утром незнакомое

лицо.

— Знаешь, — сказал он, глядя на прыгающую под колесами дорогу — растрескавшуюся глину с резкими черными тенями, — а я в школе хотел быть космонавтом. Еще, блядь, как дурак верил — космос, открытия… Контакт… — Машину подбросило, он ударился макушкой о потолок и прикусил язык. — Встречу, думаю, типа звездную принцессу… — Он все-таки не выдержал — оглянулся. Ее тоже подбрасывало, голова ее билась об пол, но лицо оставалось неподвижным — и струйка изо рта потемнела и загустела, засыхая. — Никогда не думал, что стану партизаном, — сказал он. — Чтобы на своей земле дома жечь, чтоб не достались врагу…

Под днищем загремели камни. На ее лице прыгали тени; густо пахло кровью.

— Эй, — позвал он.

Но она молчала. И тогда он наконец сорвался и закричал плачущим детским голосом — напуганный мальчишка, которого бросили одного. Глядя на дорогу, вцепившись в руль, бормотал, захлебываясь:

— Не умирай, слышишь, я тебя довезу, тебя вылечат, ну потерпи, только не умирай…

Машина снова подпрыгнула, выскочив с проселочной дороги на бывшее шоссе. Теперь можно было гнать — сорок километров до базы.

25 сентября 2001

Николай Караев

ВУДУ СО СЛИВКАМИ

Димитрий вопросительно посмотрел на чернокожего официанта.

— Простите… что это?

— Как вы просили, мастер, — ответил тот, преданно кланяясь.

Взгляд Димитрия вернулся к большой яшмовой чаше с кипящей черной жидкостью. Ручки чаши напоминали хамелеонов с безумно вытаращенными глазами, а в рисунке неизвестного экспрессиониста на ее внешней стороне угадывалась змея, танцующая под радугой.

— Я? Я просил? Это?! — изумился Димитрий. Официант кивнул, черная вязкая жидкость поменяла цвет на синий, потом зарделась и пошла пузырями. — Уберите немедленно!..

— Убрать? — безмерно удивился официант. В полумраке зала его белки светились фосфором баскервильского пса.

— Я заказывал воду со сливками, — процедил Димитрий, стараясь не вдыхать исходившее из чаши зловоние. — А вы что принесли?

— Как вы заказывали, — кивнул официант с характерной для официантов готовностью. — Натуральное, только что приготовленное вуду.

— Вы что, издеваетесь? Воду, а не вуду! Я знать не знаю никаких «вуду»!

— Неужели произошла ошибка? — залепетал официант. — Но вы сказали так ясно… Напиток для ритуала вуду, смесь крокодильей желчи со слоновьей…

— Не надо, — перебил его Димитрий, — делиться рецептом этого, — он показал пальцем на дымящуюся чашу, — не стоит. Если вы намекаете на то, что я страдаю дефектом дикции, то благодарю покорно. Я ухожу.

— Разве вы не мастер вуду? — поразился официант.

— Я — аудитор, — сказал Димитрий, поднимаясь. — Я всего лишь хотел перекусить в вашем заведении. Могу поздравить вас с потерей еще одного клиента.