"Фантастика 2023-103" Компиляция. Книги 1-14

Солодкова Татьяна

Бывший склад слишком большой, чтобы обогреть его как следует, но, когда сидишь возле костра, терпимо. Одежда влажная, зато если ее снять, замерзнешь намертво, пусть лучше сохнет так. Единственное, на что решаюсь, разуться, вытянуть ноги к костру и положить ботинки сушиться. Вижу, что разуваются почти все, а также снимают промокшие шапки. Оставляю кепку на голове. Стараюсь снимать ее все меньше, мало ли.

Дрожь унимается только через полчаса. Костер весело потрескивает. Помещение заполнено дымом, но лучше уж так, чем находиться там, снаружи. Часовых не выставляем, в такую погоду никому и в голову не придет

выйти на улицу, не то что напасть.

Коэн засыпает почти мгновенно, как самый изнуренный. По помещению разносится его храп. Кутаюсь в одеяло и радуюсь, что мне досталось место у костра в самом дальнем углу, подальше от “базы” главаря.

Голоса быстро смолкают, члены банды перестают возиться и засыпают. После такого марш-броска в метель никто даже не хочет есть или пить, только спать. Тишину и треск костров только время от времени нарушает кашель или чихание кого-нибудь из Проклятых. Мышонок чихает и шмыгает носом даже во сне. Скверно.

Некоторое время пытаюсь уснуть, но не получается. Знаю, что приснится девочка и ее семья. Не хочу. Переворачиваюсь с бока на бок. Кутаюсь в одеяло. Подтягиваю колени к груди. Но так не лучше и не теплее.

— Чего возишься? — тихий голос совсем близко.

— Не знаю, — огрызаюсь и принимаю вертикальное положение. Сажусь, поправляя одеяло, под которое так и норовит пробраться жгучий холод.

Кесседи сидит у костра в той же позе, завернувшись в свое одеяло по самый нос, и напоминает куколку бабочки. Уставшую куколку бабочки.

— Тебе не жаль? — какой черт тянет меня за язык? Меня ведь уже предупреждали, что за поползновения на личное, я могу получить по носу.

Кесседи ежится.

— Всего лишь книга.

— Не думаю, — бормочу, отворачиваясь. Сижу и смотрю на огонь.

— Читал надпись на форзаце, — без вопросительной интонации.

— Угу, — не вижу смысла отнекиваться. — Извини, — мне слишком давно не приходилось ни благодарить, ни извиняться. Чувствую себя неловко, но то, что трогать книгу отца Райана у меня не было ни малейшего права, понимаю прекрасно.

— Проехали, — отзывается Кесседи. — Не о чем горевать. Если бы мы вовремя не развели огонь, половина банды завтра бы слегла. А тот, кто разболеется в походных условиях, не жилец. Меньшее из зол, я тебе уже говорил.

— Говорил, — признаю и вздыхаю. Усталость таки берет свое. Может, получится уснуть? Но что-то снова тянет меня за язык: — У тебя больше ничего не осталось в память о семье?

Пожимает плечами с фальшивым равнодушием.

— От моей семьи давно ничего не осталось. А память к предметам не имеет никакого отношения.

Райан не смотрит в мою сторону. Как и я несколько минут назад, вглядывается в пламя костра. Огонь притягивает взгляд.

Почему он говорит со мной? Время от времени ставит на место, когда пересекаю границы, но все же говорит. И я не чувствую от него враждебности.

— Как ты попал сюда? — рискую, затрагивая личное. Оправдываю себя тем, что Кесседи пошлет меня куда подальше, если не захочет отвечать, как это было, когда речь зашла о Джеке Смирроу.

Отрывает взгляд от костра и переводит на меня. В рыжих отблесках огня шрам, пересекающий бровь, виден отчетливее, чем обычно.

— Куда — сюда? — хмурится. — К Проклятым?

Мотаю головой.

— В Нижний мир.

Несколько

секунд Райан просто смотрит на меня и ничего не говорит, и я ожидаю грубости, которая поставит меня на место. Но на его губах появляется кривая улыбка, точно такая, какую мне довелось впервые увидеть на фото эсбэшников.

— Никогда не сдаешься, а, умник?

Понимаю, о чем он. О том, что снова пытаюсь выведать у него информацию. Но сейчас дело не в СБ, я правда хочу знать. Именно я.

Поэтому говорю:

— Можешь не отвечать.

Моя цель — узнать, как Проклятые связаны с терактами. Вряд ли, прошлое Райана даст мне зацепку. История Джека Смирроу — возможно.

Попс закашливается во сне, и подвигается ближе к Мышу в поисках тепла. Меня снова пробирает дрожь. Тоска по касанию — одна из самых страшных мук Нижнего мира. Здесь можно получить прикосновения только сексуального характера, и то, чаще против воли.

Мои мысли уходят в неприятное русло, и вздрагиваю от голоса Кесседи:

— У моего отца была богатая медицинская практика. Мы жили на Аквилоне только летом, остальное время колесили с ним по миру. Его часто приглашали на конференции. На Новый Рим, Лондор, Кронс, Поллак, Карамедану и даже Землю. Ведущий хирург Цетрального Аквилонского госпиталя. Светило. Мы жили… хорошо. Отец, мать, я и моя младшая сестренка, Джина, — голос подводит, и Райану приходится откашляться. Но он продолжает, и мне кажется, что дело даже не в моих вопросах. Ему просто требуется высказаться. Невозможность поговорить с кем-то откровенно — не меньшая пытка Нижнего мира, чем тоска по касанию. — Джине было пять, а мне четырнадцать, когда на операционном столе отца умерла жена одного высокопоставленного чиновника. Отец был не виноват, — пауза, поджатые губы, невидящий взгляд на огонь, — ну, или он так говорил. Был суд, затяжной процесс. В дело пошли большие деньги и большие связи. Врачебную ошибку доказали. Все имущество нашей семьи описали и передали в пользу безутешного вдовца. А отца вместе со всеми нами отправили “вниз”. Ему обещали, что если он будет вести себя прилежно и не привлекать внимание сильных мира сего, через пару лет буря минует, и он сможет вернуться. “С вашим талантом, — заливал адвокат, уговаривая на сделку, — вы быстро восстановите свое положение, нужно только потерпеть”… Черт! — замолкает, закрывает глаза, барабанит пальцами по колену.

Владеть собой Райан умеет, а вот раскрываться, как и я, не привык. Не тороплю и не настаиваю на продолжении. Но если заговорит, выслушаю все, и гореть мне в аду, если кому-то обмолвлюсь об услышанном хоть словом.

Открывает глаза и снова вглядывается в пляшущие языки пламени.

— На заводе, к которому нас прикрепили, было… — пауза, подобрать нужное слово удается не сразу, — терпимо. Тяжело с непривычки, но теперь могу сказать с уверенностью, было терпимо. А потом началась лихорадка, которая скосила половину завода. Медикаменты правительство не предоставило. Больные люди, наслышанные, что отец врач, ходили к нам в комнату толпами, умоляя помочь. Отец заламывал руки и кричал, что он доктор медицины, а не шаман с бубном… А потом заболели мама и сестренка. Джина умерла через неделю, мама еще через две. Медикаменты так и не прислали. Охрана ходила в масках, чтобы не заразиться. Трупы сжигали в печи в подвале…