"Фантастика 2023-123". Компиляция. Книги 1-25
Шрифт:
Я, кстати, давно приметил, что Репей в зависимости от ситуации называл Марию то на «вы», то на «ты». Эту особенность обращения егерей я узнал от самой Марии в первые дни своего обучения, но разницы не понимал. А сейчас начал осознавать — Саше нравилась Мария, и во время экстремальных ситуаций он просто подсознательно считал ее равной себе и не видел в ней начальницу.
— Снимай скафандр, — скомандовала Мария. — Я сама полезу.
Репей наклонился над люком и окунул туда свою руку в перчатке. Вытащив ее, посмотрел на маленький монитор.
—
— Я не могу тебя просить… — начала было пререкаться девушка, но Репей быстро ее осадил:
— Куда ты полезешь-то со своей рукой? И потом, мне в твоем костюме прикажешь ходить? Или в трусах остаться?
Мария немного поколебалась, но все же сдалась.
— Там, внизу, связи не будет. Не рискуй. Если наткнешься на какое препятствие — не геройствуй. Ты мне живой нужен.
— Есть не геройствовать, товарищ майор. Вы пока тут побудьте, я мигом.
С этими словами Репей быстро натянул свой шлем и, пока Мария не опомнилась от шока, включил налобный фонарь и сделал шаг в люк. Минуты две-три мы видели, как из-под воды (или что это там было) поднимались на поверхность мелкие пузыри, освещаемые фонарем на скафандре Саши, а затем водная гладь стала абсолютно спокойной и черной.
— По ощущениям, метров десять до дна, — прикинула Мария. — И угораздило же нас в такую западню вляпаться.
— Больно? — спросил я Марию, глядя на ее перебинтованную кисть.
— Терпимо. В автодоке подлечусь, не переживай, малыш. Все будет хорошо.
Прошло десять минут, хотя по ощущениям — гораздо больше. Все это время Мария неподвижно сидела возле люка, подобрав под себя ноги, и смотрела на свой хронометр. В тусклом освещении коридора ее силуэт показался мне таким одиноким, что я невольно подошел к девушке, примостился рядом и прижался к ней всем телом. Мария обняла меня за плечи, и мы стали ждать дальше. Тренькнул хронометр, прошло еще десять минут. Мария начала волноваться. Я понял это по тому, что она стала покачиваться взад-вперед. Внезапно она остановила свое мерное покачивание и заговорила:
— А ты, кстати, знаешь, что это за симптом такой, когда человек раскачивается вперед-назад?
«Интересно, откуда бы я это знал?» — подумал я и отрицательно покачал головой.
— Это рефлекс такой. Рефлекс новорожденного. Когда маленькие детишки плачут, матери их качают. Убаюкивают, как у нас говорят. Человек будущего даже люльки специальные придумал, которые сами раскачиваются. Для особо беспокойных детей. Ну, знаешь, колики там у них или просто что-то тревожит малыша. Положишь его в эту люлечку, а она ему песенки поет и убаюкивает.
— Ясно, — не сводя взгляда с неподвижной воды, сказал я.
— А еще бывает так, что дети растут в приютах, — вдруг перевела разговор в другое русло Мария. — Представляешь? Бывает так, что родители отказываются от своих детей. Даже в моем мире такое было. Так вот, эти дети,
Я грустно посмотрел на Марию.
— А меня кормилица укачивала?
Девушка посмотрела на меня и твердо ответила:
— Ты добрый. Уверена, ты знал ласку матери.
— А те дети, которые сами… Они злые?
Мария посмотрела на меня пристально и ответила:
— Не думаю. Злыми не рождаются. Злыми становятся. Если, кроме зла, человек в жизни ничего не видел, то и вырастет он, скорее всего, злым.
— А если человек видит только хорошее?
— Тоже ничего путного не выйдет, думаю.
— Почему? Хорошее ведь хорошо, — удивился я.
— Думаю, чтобы человек вырос хорошим, он должен видеть справедливость. Добро должен видеть. И зло. Зло тоже должен видеть.
— Зачем видеть зло?
— Чтобы уметь отличать его от добра и поступать по справедливости.
— А ты видела много зла?
Мария надолго замолчала, но потом все же ответила:
— Я и делала много зла.
— Зачем?
— Не знаю, — пожала плечами девушка. — Некоторые вещи трудно объяснить, особенно если сам себе не можешь сказать, зачем ты это делал.
— Значит, ты плохая? — сделал я логический вывод.
— Значит, я разная. Понимаешь, малыш, в мире нет абсолютного зла и абсолютного добра. Все всегда относительно.
— Это как?
— Это значит, что если для одного ты хороший, то, вполне возможно, для другого ты плохой. Смотря кто и как тебя оценивает. К примеру, Боровский. Для нас он — зло. Абсолютное воплощение зла. Но ведь он действует по каким-то правилам, в его поступках должна быть какая-то логика. Должен быть смысл, важная цель. Настолько важная, что все наши страдания на пути к ней ничто, раз он идет на такие жертвы ради ее достижения.
— Боровский для кого-то хороший?
— Возможно.
Наш разговор прервал очередной сигнал хронометра — с момента погружения Саши прошло полчаса. Мария поднялась на ноги и шагами начала мерить коридор, усыпанный бетонной крошкой от последней бомбежки. Я решил отвлечь ее и спросил:
— А почему ты рассказала про брошенных детей?
Мария остановилась и посмотрела на меня так, словно осознала вдруг что-то.
— Я не хочу, чтобы мой ребенок сам себя укачивал. Знаешь, Игорек, раньше я ничего не боялась. Даже в космос лететь не боялась. А теперь сижу тут в подвале и боюсь выходить наружу. Боюсь увидеть там эти танки. Атаку эту ждать боюсь. Боюсь и понимаю, что, кроме нас, Боровского никто не остановит. А если его никто не остановит, то он просто-напросто уничтожит тут всех.