"Фантастика 2023-128". Компиляция. Книги 1-18
Шрифт:
Когда девушки подошли к беседке, Буля спросила вместо приветствия:
— Жора, ты в курсе?
— В курсе, — ответил я, не желая произносить слово «смерть» рядом с именем Наташи.
— Что делать будем? — подала голос Альфия.
— Поминки готовить, — ответил я ей. — Траурную церемонию с воинскими почестями.
— Почему с воинскими почестями? — не понял Купер.
— Наташа умерла от раны, полученной в бою, — твердо сказал я, все же совместив ее имя со смертью. — Кстати, красивый катафалк у вас в городе есть?
Купер
— Даже некрасивого нет, — ответил он моментально. — Пока мы гробы с покойниками на кладбище возим на грузовиках. На крайний случай — в пикапах. Не так еще много народа в городе мрет, чтобы создавать ритуальную фирму. — Он посмотрел на часы и добавил: — Кстати, пошли в корпус. Патологоанатом должен был уже закончить работу.
Патологоанатом оказался неожиданно высоким и крупным мужчиной среднего возраста. Брюнет. В больших роговых очках. Уставший. Невыбритый. В мятом докторском халате. У ног его скособоченно хвалился потертой на углах кожей винтажный докторский саквояж.
Он стоял на крыльце парадной двери, держа сигарету между указательным и безымянным пальцами, огоньком к ладони, но про то, что ее надо курить, казалось, забыл.
— Что показало вскрытие? — спросил его Купер по-английски.
Это, скорее всего, для нас, могли же они и по-испански свободно пообщаться…
— Тривиально, — ответил патологоанатом на том же языке неожиданно тонким голосом. — Тромб оторвался в легочной артерии. Дошел до сердца — и… все. — Тут он опытным взглядом вычислил меня как «близкого» и добавил: — Она совсем не мучилась. Моментальная смерть. Хотел бы и я когда-нибудь так умереть. Раз… и все. Лучше всего на бегу.
Тут к крыльцу подкатила машина — белая «Тойота Ленд Крузер 80».
— Это за мной, — сказал «мортус» нам на прощание. — Нужен буду — телеграфируйте. Заключение в морге. Полиция в курсе. Можете хоронить, — пожал всем нам руки и, подхватив со ступеней саквояж, поторопился сесть в это старое изделие японского автопрома.
— Когда хоронить? — переспросил я, когда пыль от «тойоты» стала оседать в воротах.
— Лучше сегодня, — ответил Купер. — Жара. Холодильник в морге старый. Работает на пределе. Тем более что его только ночью включили, и он как следует выхолодить помещение еще не успел.
— Тогда я поехал, — протянул ладонь Куперу, — дел выше крыши. Сам на похороны придешь? Или у тебя для пациентов персональное кладбище?
— Погоди тут, — наставительно сказал магистр, пропуская мимо ушей мою колкость, — я сейчас.
Как всегда в экстремальной ситуации, я не раскис, не впал в ступор, а четко собрал все свои возможности в кулак. Но держать их так мог только в действии. Никак не в ожидании. На мое счастье, Лусиано вышел обратно на крыльцо быстро. В сопровождении полицейского.
— Вот, — сказал он. — Знакомься: Айтор де Бискайя. Будет сегодня у тебя
Уел, Пилюлькин, уел — ничего не скажу.
Церковь оказалась маленькой — я, откровенно говоря, ожидал большего размаха. Но, видать, даже испанцев, этот последний оплот католицизма, покинуло рвение к вере. Просто на Старой Земле с ее многочисленными памятниками культовой архитектуры это не так заметно.
Внутри было пусто и тихо настолько, что гулко под потолком отзывались мои шаги по каменным плитам.
Прямо напротив входа стояла большая каменная чаша со святой водой. Опустив в нее правую руку, я перекрестился по-православному.
Свечи никто не продавал. Они сразу за чашей на столе у стены лежали невысоким штабелем и походили на поленницу дров около деревенского сарая. Сбоку со стены на цепочке свисала большая церковная кружка с прорезью под замком. Бери — сколько хочешь, плати — насколько совесть позволяет.
И свечку взял, и купюру опустил первую попавшуюся в кармане, не посмотрев даже на номинал.
Затеплил свечу на тетраподе перед распятием.
— Упокой, Господи, рабу твою Наталию и укрой ее в райских кущах своих, — произнес, крестясь, ритуальную фразу. И тихонько запел: — Со святыми упокой… — и осекся, не вспомнив дальше слов молитвы песенной, и заплакал неожиданно от собственного умственного бессилия. Даже этот последний долг я Наташке отдать не смог. Да что я за урод такой? И слезы стыда покатились обильно из глаз. Не столько от стыда даже, сколько от острой жалости к себе самому, сирым оставшемуся на чужой земле.
— Что тебя так беспокоит, сын мой? — Ладонь, наполовину скрытая фиолетовым рукавом, легла мне на плечо.
— Молитву забыл, — всхлипнул я, еще не осознав, что ко мне обратились по-русски.
— Не страшно это, — утешил меня священник. — Господу нашему не сухой формуляр требуется, а искреннее слово твое, как бы оно ни было сказано. Формуляры — они людьми придуманы, для людей же, чтобы легче было вместе молиться. Пройдем в исповедальню, облегчи душу свою. Нельзя нести непосильный груз, хотя Господь в мудрости своей никогда не дает человеку креста не по силам его. Но взывать о малых силах своих свойственно нестойкой душе.
И меня прорвало. Исповедоваться я начал сразу, не отходя от тетрапода. Просто «как на духу» рассказал священнику про все, что произошло со мной за последний месяц. В том числе и про гарем, и про войну, и про видения свои в госпитале, и про то, как спал сегодня с докторицей. Ничего не утаил.
Священник был стар. Очень стар. Лет, наверное, восьмидесяти. Сухой очень. С желтоватым пушком вокруг тонзуры, пергаментной морщинистой кожей на лице, но удивительно пронзительными черными глазами, в которых чуялась немалая духовная сила.