"Фантастика 2023-134". Компиляция. Книги 1-22
Шрифт:
Но дело не в этом.
А в том, что сказать?
Что мне там не рады? Что не любят? Не ценят? Что хотят запереть где-нибудь подальше от их драгоценного высшего света? Что маменька Чарльза хотела бы иную невестку?
А сестрица вовсе меня открыто ненавидит?
Что сам Чарльз исчезает, а если и появляется, то ненадолго и какой-то… другой?
Чужой.
Незнакомый.
И этот незнакомец бесит несказанно. Но я держусь.
Я не сказала ничего, только чай пригубила. Надо же, какая гадость.
– Почему его здесь так заваривают? –
Матушка поглядела на меня поверх чашки. Но ответила:
– Отчасти именно поэтому. Некогда чай был весьма дорогим напитком. И сейчас хороший чай довольно дорог, хотя и не настолько. А еще крепкий горчит, и это нравится далеко не всем.
Даже чай нравится далеко не всем. Что уж о людях говорить?
– Вот и разбавляли молоком, сахар добавляли для сладости. А потом как-то и привыкли.
Да и ладно, чай как чай.
Зря я придираюсь. Все не та трава, которую мы дома пили последние пару лет. Я уж и вкус-то чая позабыла. А ворчу. Или это от нервов все?
Матушка…
Хоть бы спросила. Если бы спросила, я бы сказала, что… что мне плохо. И я понятия не имею, что мне делать. Или не делать? И как сделать так, чтобы все не разрушить. И как понять, не поздно ли это делать? Может, все уже и рухнуло? А я не заметила.
И…
И мы пили чай.
Молча.
– Возможно, ты не откажешься разделить со мной обед? – поинтересовалась матушка и улыбнулась хитро. – У тебя в животе урчит.
– Громко?
– Очень.
– И неприлично.
– Именно. – Ее улыбка была светлой. И… и она сама изменилась. Нет, платье осталось прежним, старым, с выцветшими рукавами, дважды, если не трижды, перелицованным. И я помню, как она его шила.
И…
И прическа. Матушка всегда зачесывала волосы гладко, и в косе ее светлой блестели нити седины.
Но все-таки – почему она кажется такой… такой уместной в этом вот кресле? Среди позолоты, блеска и пафоса? Почему выглядит так, что поневоле забываешь и про платье, и про прическу, и про то, что драгоценностей у нее нет, обручальное кольцо и то заложено.
И…
– Не откажусь, – вздохнула я. – Это нормально, постоянно хотеть есть? А еще она меня овсянкой уморить пытается!
– Травит?
– Нет. Но ты бы попробовала ту овсянку!
– Милли. – Матушка глянула с укоризной. – Овсянка весьма полезна для цвета кожи. И волос.
– У меня и без нее нормально и с цветом кожи, и с волосами. И… и на обед вареная рыба! Два листика салата! Кусочек хлеба. Вот такусенький! – Я показала пальцами размер этого хлеба. – «Леди пристала сдержанность». Не знаю, как леди, но я скоро подохну на этаких харчах!
– Милли…
– Извини, мама. Это просто…
– Тяжело?
– Да.
– И хочется сбежать?
Хочется. Еще как. Почему все сказки заканчиваются на «жили долго и счастливо»? Но ни в одной не говорится, как именно? Или просто потому, что сказке лучше сказкой оставаться?
– А ты…
– Мне тоже хотелось после замужества, – матушка вздохнула. – Наверное, если бы не некоторые…
Странно было слушать такое.
– И она постоянно пакостила. Подавала холодный завтрак. Или готовила вовсе не то, что сказано. А когда готовила по моим рецептам, то получалось что-то совершенно несъедобное. И она всегда подчеркивала, что я настояла. Никто ничего не говорил, но мне было до ужаса стыдно. Твой отец… ему никогда не нравилось сидеть дома. И в какой-то момент я поняла, что осталась одна. На краю мира. В доме со стариком, который слишком занят тем, чтобы сохранить хоть что-то от былых богатств, и слугами. Это было тяжело.
Матушка поднялась к отделанному серебром рогу.
– Обед… обильный?
– Да. Если… леди это позволено.
Она чуть кивнула. И взяла рог. Странно это – говорить в коровий рог, пусть отполированный до блеска и украшенный серебряными узорами. Даже камушки вделали. Но все равно…
– Прогресс. – Матушка вернулась на место. Она присела и разгладила юбки.
– У меня не тот цвет лица, – пожаловалась я. – И волос.
– И еще ты слишком высокая.
– Про это не говорили.
– Не волнуйся, еще скажут, – утешила матушка. – И про рост, и про вес, и про форму ушей.
– А с ней-то что не так? – Уши я потрогала, убеждаясь, что вроде больше не стали.
Они даже не оттопыренные. Нормальные у меня уши.
– Ничего. Как и со всем остальным. Просто повод.
Повод… стало быть, просто повод.
– Ты слишком другая, Милли. – Матушка поглядела на меня с сочувствием. – И я в свое время была такой же. Чересчур нежной. С кожей, которая моментально обгорала на солнце. С такими руками, что сразу покрывались мозолями, стоило взяться за тряпку или веревку. И мозоли долго не заживали. Я простужалась от малейшего дуновения ветерка и маялась от жары. Мерзла по ночам. Днем же яркое солнце вызывало головные боли. Меня ужасали люди, среди которых я оказалась. Особенно женщины. Резкие. Наглые. Они смеялись над моими манерами. Оказалось, что мне врали и манеры вовсе не так уж важны. Порой важнее умение стрелять.
– Ты хорошо стреляешь.
– Научилась, Милли. Просто в какой-то момент я… решила доказать, что я не хуже местных. И я научилась. Стрелять. Потрошить и чистить рыбу. Свежевать кроликов. Раскладывать костер.
Она вздохнула.
– Только… Как бы я ни пыталась казаться своей, я оставалась чужой. Пусть даже кожа моя стала жесткой и темной от солнца, руки загрубели, голос осип – это ничего не изменило.
И я вдруг поняла, что она пытается мне сказать:
– То есть притворяться леди не имеет смысла?