"Фантастика 2024-121". Компиляция. Книги 1-21
Шрифт:
Когда же японцы обнаружили, что и рыбные консервы в Америке пользуются повышенным спросом, на линию Корсаков-Аомори вышли и четыре Березинских угольщика — японцам было нужно много топлива для изготовления стеклотары. Во Владивосток уголь доставляло только два судна…
То, что буржуины активно пользуются "плодами моего гения", меня нисколько не удивляло: и промышленный потенциал, и научный у них был куда как выше российского. Из всего набора "моих" изобретений в Европе и Америке никто не украл лишь мотороллеры — но лишь потому, что пока не смогли повторить ремень для клиноременной передачи. А прибыли с мотороллеров было немного. И еще почему-то не началось массовое производство самолетов.
Впрочем и тут попытки кражи технологий были, только смешные и неудачные. Например, у самолетов, летающих из Москвы в Питер крылья над стойками шасси все были исцарапаны, я уже про двери не говорю…
Повторить Забелинские моторы англичане не смогли, но соорудили довольно приличный двенадцатицилиндровик мощностью под двести сил. Алюминиевый, но со стальными цилиндрами. И попытались (разведка донеслаT) повторить "Пчелку". Тоже алюминиевую. Вот только она развалилась при первом же полете: алюминий — очень мягкий металл.
Это дюраль прочный, и силумин прочный, но почему-то оба сплава очень легко окисляются. Я про это знал: у бабушкиного парничка с дюралевым каркасом воткнутые в землю "ножки" переломились у земли лет через пять — хотя парничок просто так стоял и никуда не летал. А другой, самодельный, из уже чисто алюминиевых трубок (с оболочки какого-то кабеля), на моей памяти простоял лет десять и никаких следов коррозии я не видел. И когда Свешников стал "изобретать алюминиевый самолет", информацией поделился. Ну а Веня Комаров ее — информацию — воспринял, переработал — и придумал какой-то хитрый способ плакирования готовых дюралевых деталей чистым алюминием. Слой чистого металла правда получался толстоват, чуть ли не полмиллиметра. Вот его-то, видать, британские шпионы и сцарапывали в надежде понять из чего же "Пчелки" сделаны. Поэтому и результат получился… соответствующий.
Так что пока "мировая авиация" делала что-то напоминающая "По-2", разве что размером поменьше: самым распространенным мотором нынешних авиалюбителей был сдвоенный двигатель Ирбитского мотозавода. Больше объединить не получалось, потому что третий ряд уже начинал перегреваться. А "звезду" изготовить пока так никто и не смог. В общем-то, конструкция простая — но была там небольшая "технологическая тонкость": в нижних цилиндрах масло перегревалось и загоралось. Поскольку происходило это далеко не сразу, конструкторы таких моторов — они же пилоты-фанатики — поделиться опытом не успевали, и их преемники снова наступали на те же грабли.
Но это было все, что пока делалось только в России. Ну еще каким-то чудом завод Саши Антоневича умудрялся сохранять "инкогнито". Правда у "чуда" были имя и фамилия: Евгений Линоров, обеспечивший такой режим секретности, что у иностранных шпионов пока не было возможности просто узнать о существовании этого завода. А откуда в России вдруг появилось много селитры, знали все: добычу ее с "селитряных земель" в Саратовской губернии вели еще при Петре Первом, просто "русский миллиардер" где-то выстроил завод по получению калийной селитры из натриевой. Дорогой процесс, ну да он своими заскоками давно известен, так что неинтересно это… а сколько ее там, этой селитры — неизвестно, он же сам ее всю и потребляет.
Вот так и получилось: "мировая общественность" вовсю пользовалась тем, что "придумал этот русский" и искренне считала меня "сумасшедшим изобретателем". Вот только этот сумасшедший давненько ничего уже не "изобретал" — не до того было. Моему концерну элементарно не хватало денег просто на поддержку всего того, что уже было создано. И не только денег.
"Продмет" — "русский" синдикат, практически полностью контролирующий выпуск
Так что все, что мне оставалось делать — это строить новые электростанции. Я и строил — гидростанцию на Свири, затем — на Чусовой, а Генрих Осипович уже спроектировал несколько электростанций на Иртыше. Угольные станции были построены в Туле, Твери, Казани и, конечно же, под Калугой, в Воротынске — и я постоянно мотался по всем этим стройкам. И не только по ним — с Вильямом Фордом мы спроектировали и наладили выпуск двенадцатитонного карьерного самосвала (в России такой оказалось просто негде и некому делать). Сплавал я и в далекий Уругвай, где теперь работала большая "семенная станция". Дома же, в Царицыне я почти не бывал — тамекому было меня ждать: Камилла, по слухам, успешно строила карьеру академического ученого в Нижней Саксонии; Вася с Машкой — после того, как Марию приняли, наконец, в университет, переехали в Москву. Дома оставалась лишь Дарья — но даже ее пироги что-то перестали меня привлекать.
Глава 40
Лишь осенью тысяча девятьсот двенадцатого года я снова оказался в знакомой квартирке на втором этаже моего первого "инженерного дома". Потому что возникла проблема, которую я в переездах с места на место решить не мог.
Вообще-то проблема "возникла" еще весной, но внимания на нее я решил не обращать: думал, "сама рассосется". Проблема знакомая — засуха, но ведь был уже опыт ее преодоления, и люди, с опытом знакомые, тоже были. В конце-то концов, в Царицыне располагался целый сельскохозяйственный исследовательский институт!
Осенью же стало ясно: и опыт, и люди проблему решить не смогли. То есть смогли — в рамках трех губерний. Но это было все, что они действительно смогли сделать. Урожая хватало, чтобы прокормить Саратовскую губернию, да и в Оренбургской народ с голоду умирать не собирался. В Псковской так вообще одной картошки с капустой на прокорм хватит… И — все.
Ну, прокормить рабочих моих многочисленных фабрик и заводов тоже получится, а в целом по стране ситуация оказалась хуже, чем десять лет назад. Намного хуже — просто ни я, ни все ученые агрономы из сельхозинститута этого еще не поняли. Первым проблему осознал Сергей Новинский — принятый на работу еще Сергеем Игнатьевичем нынешний начальник ревизионной службы. Он-то и вызвал меня в Царицын:
— Видите ли, Александр Владимирович, если сейчас не принять никаких экстраординарных мер, то на следующий год мы вообще окажемся практически без хлеба.
— Мы?
— Я не имею в виду наши хозяйства — с этим мы справимся. Но вот большинство колхозов, которые обслуживаются нашими МТС, хлеба нам не дадут. И на следующий год, и еще как бы не на три года вперед. Некому будет давать…
— Не совсем понял, как это — некому? Я понимаю, год неурожайный вышел, но крестьянам на прокорм всяко хватит.