"Фантастика 2024-121". Компиляция. Книги 1-21
Шрифт:
– …Война, война. В каком священном ореоле юное воображение себе ее рисует, а она, в сущности, для командного состава сверху донизу есть только ресурс кормления, и всякий из офицерских чинов старается быть ею заинтересованным не более как дойной коровушкой, которая дает много молока…
Юрков болтает не умолкая, а я, словно раб, плетусь следом. Сейчас мне предстоит нос к носу столкнуться со своим худшим страхом. И встречи этой не избежать…
Из широкой пасти ангара выкатывают очередную летающую этажерку. Мать моя женщина! Это даже не «кукурузник». Носит гордое название «Фарман – Парассоль», а на деле обычная, большая, похожая на калошу великана картонная коробка с крыльями, стропами, колесами и мотором. Непонятно, как вообще на ЭТОМ можно не то что летать, а в воздух подниматься? Ничего. Хочу не хочу, но сейчас узнаю…
В «коробку» я уселся быстро и ловко.
Юрков сидит впереди. Вот он поднимает руку кверху. Раздается свирепый оглушающий рев пропеллера, и «коробка» сотрясается всем своим огромным корпусом. Стремительный порыв ветра бьет в лицо, и внутри меня возникает мгновенное неописуемое чувство полной потери собственного веса. Узенькое сиденье плавно колеблется влево и вправо. Аэроплан поднялся. Земля мгновенно как будто провалилась, ушла вниз, сделалась одним сплошным белым месивом, пропастью, в которую смотреть невозможно. На мне авиационные очки, но и они не спасают от ледяного ветра – глаза все равно слезятся. Честь и хвала авиаторам. Чтобы разобраться во всем этом воздушном хаосе и не потерять ориентацию в пространстве, нужно быть человеком исключительно сильной воли. Юркову все это уже привычно, а я сейчас напоминаю дикаря-папуаса, которого подхватило чье-то злое колдовство и в одно мгновение перенесло из привычного, практически первобытного дремучего уклада жизни (ну там хижина, охота, ритуальные пляски у костра и прочее) в огромный многомиллионный город с огнями, бешеным потоком машин, рекламой, клубами, фастфудом. И теперь папуас с округленными от ужаса глазами роняет на тротуар копье и орет, словно раненый тигр, а затем, упав на колени и сжав голову руками, начинает сбивчиво шептать заклинания, взывая к духам и богам. Бедолага, надеется, что те его услышат и помогут вернуться домой.
Вот и я туда же. Заклинания, правда, не шепчу, но завываю в такт ветру:
Поздний час, половина первого, Семь тысяч над землей, Гул турбин, обрывки сна. За окном облаками белыми Лежит пейзаж ночной, А над ним летит луна… [78]Хотя какая, к черту, сейчас ночь и луна, когда кругом день и солнце. В это время «Фарман» выправился, и стало полегче. На мгновенье Юрков оборачивается ко мне. Улыбается и злорадствует.
78
«Семь тысяч над землей», музыка и стихи В. Сюткина.
– Не укачивает? – расслышал я среди рева мотора.
– Хорошо, – отвечаю я кивком.
Юрков отвернулся и лег на курс. Летим дальше. Вниз стараюсь не смотреть. Да там нет ничего особенного, хотя мы уже над вражеской территорией. Лучше смотреть вперед, изучать серо-голубой воздушный океан, где слева виднеется тусклое зимнее солнце, а справа начинает приближаться какая-то черная точка. А вот это уже плохо – вражеский самолет.
– Ба, да мы тут не одни! Отлично! Вне всякого сомнения, дело решит лишь дуэль! – орет Юрков. А может, это ледяной ветер шумит? Как бы то ни было, мне теперь предстояло стать свидетелем, а то и участником воздушного боя. И бой этот будет коротким. Юрков явно задумал что-то безумное! Уж не таран ли хочет устроить?! Этот может. После дебюта Нестерова сейчас многие пилоты рассматривают и такой героический исход сражения!.. [79]
79
Первым воздушный таран применил штабс-капитан П. Н. Нестеров 8 сентября 1914 г. против австрийского самолета-разведчика.
У-у-ф!!! Слава богу, тарана не случилось! Вместо этого Юрков протянул правую руку к приделанному к борту ящичку и достал оттуда «Маузер»! А нам говорил, что не жалует пистолеты!
Дальше началось безумие: «Фарман» подлетает к вражескому самолету, делает немыслимую фигуру пилотажа, во время которой мой желудок резко уходит вверх, а Юрков несколько раз стреляет и… куда-то попадает!
«Таубе» дергается, как кукла на веревочке, и быстро уходит в сторону! Все! Отлетался германец! К своим
Дотянули! Начинаем садиться!..
Мне кажется, что самолет остановился на секунду. И вдруг – ух! – резко покатился вниз. В лицо бьет уже не ветер, а настоящий ураган. Скверное ощущение. Хрипишь, захлебываешься, давишься воздухом. Дыхание прыгает, сердце падает и…
Наконец все закончилось. Сам из самолета выбраться уже не могу, помогают солдаты. Ноги словно чужие. Мягкие и подгибаются. Шатаюсь точно пьяный, а в ушах звон, сквозь который слышен бодрый голос Юркова:
– Но тут ничего не поделаешь. Вспоминаются одни хорошие слова по этому поводу: «Авиация – это война. Как на войне гибель людей неизбежная случайность, так же и в авиации она случайность, но неизбежная». Ваш Мишка крепкий парень, хоть и позеленел весь как лягушка, а держался молодцом…
Хорош молодец, нечего сказать. Нет, хватит с меня авиации. Даю себе зарок: в небо больше ни ногой. Даже если это будет комфортабельный пассажирский самолет с мягкими сиденьями, прохладительными напитками и красивыми стюардессами. Одна из них подходит ко мне, спрашивает: «Вам что-то нужно?» А у самой такой волнующий разрез, что… Стоп! Хватит уже этих фантазий. Они мало сейчас вяжутся с той обстановкой, в которой я нахожусь, и теми событиями, свидетелем которых я являюсь. Едва в расположение вернулся, отбившись от назойливого Юркова (тот шутливо грозился непременно сделать из меня настоящего военлета), как снова пришлось иметь дело с небом.
Зимний ясный вечер, солнце давно уже зашло, а наверху, в темной бездне, творилось нечто.
– Смотри, смотри! – вскрикнул Акимкин, указывая на необычайно яркие, темно-красные полосы, вспыхнувшие на северо-востоке. – Царица небесная! Что делается! Свят, свят, свят!
Смотрю и вижу гало. Явление с научной точки зрения вполне объяснимое, а попробуй-ка объясни его обычному дремучему сознанию нынешнего простого люда. Вместо ответа лишь наполненные мистическим трепетом глаза и молитвы. Обойдешься тут без этого, когда полосы внезапно складываются в яркий крест, который, посияв багровым оттенком, затем растаял в воздухе вместе с полосами.
По полку мгновенно поползли разговоры, суть которых сводилась к одному: ничего хорошего этот крест нам не несет. Позже подобное мнение многократно подтвердилось, когда для нашего полка и всей десятой армии настала суровая пора горестных испытаний и лишений.
Глава 17
Сегодняшняя ночь (как, впрочем, и несколько предыдущих) выдалась на редкость поганой. Холодно, голодно, и метель дико воет, сбивая с ног. Строки из бессмертной классики тут пришлись бы весьма кстати: «Но едва Владимир выехал за околицу в поле, как поднялся ветер, и сделалась такая метель, что он ничего не взвидел. В одну минуту дорогу занесло; окрестность исчезла во мгле мутной и желтоватой, сквозь которую летели белые хлопья снега; небо слилося с землею. Владимир очутился в поле и напрасно хотел снова попасть на дорогу; лошадь ступала наудачу и поминутно то взъезжала на сугроб, то проваливалась в яму; сани поминутно опрокидывались; Владимир старался только не потерять настоящего направления. Но ему казалось, что уже прошло более получаса, а он не доезжал еще до Жадринской рощи» [80] .
80
А. С. Пушкин. «Метель».
У нас примерно то же самое. Идем, мерзнем, в снегу бултыхаемся и при этом еще и умудряемся болтать:
– Ох, окружат нас немцы, как пить дать окружат…
– Верно говоришь – раз господь крест в небе явил, то и нас к себе призывает.
– А может, обойдется, а?
– Куды там. И хоронить некому будет.
– Мишка… Мишка… Куда подевался?.. Вот ты где. Смотри в плен не попадись – расстреляют как добровольца.
– Не попаду! – зло отвечаю я Голенищеву и Морозову, топая вместе с остальным полком впотьмах по никуда не годной дороге. Ничего не стоит провалиться выше колена в глубокие выбоины, наполненные холодной жижей. А ноги нужно беречь. Боец, сбивший ноги, не боец. Это знают все, но не все выполняют. Многие усердствуют сверх меры. Был рядовой Акимкин да сплыл. У костра до того досиделся, что подошвы у сапог все спалил и те выкрошились уже на ходу. Ноги отморозил, и к тому же где-то раздобыл сивухи. Нажрался и начал орать что есть мочи: