"Фантастика 2024-121". Компиляция. Книги 1-21

Дубинина Мария Александровна

– Пи-и-ть… Пи-и-ть! – просит механик, с трудом произнося слова пересохшими губами, и тут же теряет сознание. С Гойдой дела обстоят не лучше, у него все лицо посечено осколками, но подпрапорщик держится… А где Морозов?! Остался в танке. Его тоже нужно спасти!

– Стой! Куда?! – только и успел крикнуть мне Гойда, прежде чем я, подчинившись закону «сам погибай, а товарища выручай», длиннющими прыжками преодолел расстояние до танка.

Вскакиваю на башню… Вот и нашему брату досталось. Сильный удар ослепил и оглушил меня, отбросив на моторное отделение. Черт! Не могу двинуть ногами, онемели. Но работают руки. На них я подтянулся к верхнему люку и нырнул в танк вниз головой. Дым в кабине рассеялся, и освещение работает. Вижу сидящего на своем «рабочем месте» Морозова,

тот без сознания, левая рука и голова свисают на люльку пушки.

– Подъем! Подъем! – начал тормошить я его, стараясь привести в чувство.

Морозов зашевелился, но еще не в норме. Это ничего. Очухается. Попытаюсь пока завести танк. Зря я, что ли, столько времени уделял изучению управления.

Зачем заводить? Как это зачем? Если с танком все в порядке, то он может воевать и дальше.

Так-с. Сперва разберемся с мотором. С трудом мне удалось выключить скорость и выжать главный фрикцион. Где кнопка стартера? Вот она. Жму… Не заводится. Заводись, заводись, сволочь!..

А если кулаком по кнопке ударить?.. Уже лучше! Завелся, родимый.

Следующая моя задача: развернуть танк и отогнать его к окопу. Вывезти Голенищева из-под огня. Но вот только как вывезти? Через передний люк в кабину его не затащишь. Но все равно довожу танк до окопа, а там видно будет, что делать дальше.

Меж тем короткая летняя ночь постепенно переходит в предрассветный сумрак. К танку со всех сторон бегут немцы… с автоматами в руках! Не с винтовками, а именно с автоматами. Очередями бьют довольно грамотно. В окопе стоит германский пулемет. Им и отвечаю, в то время как Гойда с очухавшимся Морозовым уже прыгнули в башню и начали разворачивать ее…

Не сумели. Я едва успел нырнуть на дно окопа, прячась от ослепительной вспышки, обрушившейся на танк. И это были не лучи восходящего солнца, а нечто совершенно другое. Неведомое, страшное, несущее в себе такой сильный огонь и жар, спастись от которых можно было, лишь вплотную прижавшись к земле…

Странно, но после этого про нас как будто позабыли не только враги, но и санитары, снующие по улицам, с большим трудом справляясь с потерями захваченного города.

Наконец нашли, на носилках потащили Голенищева в госпиталь, а я все стоял и стоял, глядя на бесформенную груду расплавленного металла, ставшую могилой для Гойды и Морозова. Боли от потери не было… Совсем… Все же я окончательно огрубел и сделался бесчувственным болваном на этой войне. Вместо боли лишь мучительный вопрос: какое неведомое оружие могло вот так вот запросто уничтожить танк? Гадая, я тоже потащился в госпиталь, где снова сделался обычным человеком с обычными слабостями. Едва переступил порог, как защипало что-то повыше колена. Правой рукой я нащупал острый торчащий осколок, стиснув зубы, вырвал его, а затем мне показалось, что пол госпиталя проваливается… Может, сказалась бессонная и тревожная ночь, а может, организм в очередной раз напомнил, что бывает предел всему? Кто знает.

Очнулся я от заунывного пения: «О-м-м мани падме ху-м-м… О-м-м мани падме ху-м-м…» Это рядом сидит Унгерн и, раскачиваясь из стороны в сторону, словно заведенный раз за разом выводит одну из самых известных буддистских мантр. Но вот барон завершает «медитацию», затихает и начинает говорить:

– С пробуждением, подпоручик. С горьким пробуждением. Сегодня ночью мы оба лишились боевых друзей. Нашей сотни больше нет. Полегла в боях за этот проклятый город.

– Как это случилось?

– Налетели на засаду. Сначала отбивались, но затем германцы пустили в ход вот это…

Я не удивился, когда увидел в руках у барона новенький пистолет-пулемет Гуго Шмайсера, более известный как МР-18. Разработан в тысяча девятьсот семнадцатом году и предназначался для вооружения штурмовиков и полиции. Притом, судя по внешнему виду, это даже не ранний образец конструкции с неудобным дисковым магазином-«улиткой», а поздний вариант – с коробчатым. Это уже послевоенный МР-18 IV. И дознаваться, откуда у врагов такая продвинутая техника, смысла особого нет. Зато есть смысл докопаться до неведомого «убийцы танка». Хотя бы ради Гойды и Морозова…

И Голенищева, который умер в госпитале, хотя врачи уверяли, что рана не смертельна. Значит, прав Унгерн: мы и в самом деле остались одни. И теперь нам только и остается, что искать очередную истину. Она скрывалась в городском цеху. Его тоже пришлось брать с боем, чтобы найти внутри лишь безрадостный мрак грядущего.

* * *

– Никогда бы не подумал, что буду лицезреть нечто подобное, – произнес Унгерн, с неподдельным интересом разглядывая установку, похожую на огромный телескоп на колесах, со всех сторон облепленный толстыми обгорелыми проводами. Рядом все еще слабо дымились три расплавленных электроблока размером с большие шкафы. Запах кругом стоял соответствующий, воняло горелой резиной и пластиком. Но я не замечал вони. Когда перед тобой стоит перегоревший от перенапряжения, но все же успевший сделать выстрел боевой лазер, на внешние раздражители внимание уже не обращаешь. «Фантастика!» – скажете вы. Отнюдь. О лучах смерти с началом войны многие помышляют. Будут помышлять и после. У нас в том числе. Еще в тридцать втором при поддержке «красного маршала» и большого любителя всякого чудо-оружия и «войны моторов» товарища Тухачевского академик Иоффе предложил Реввоенсовету РККА проект лазерных установок в пять и десять мегаватт, способных (по заявлению самого академика) смертельно поражать людей на расстоянии трехсот-четырехсот метров. И ведь одобрили проект, несмотря на всю его дороговизну и несуразность, поручили работу спецам из Государственного физико-технологического института под наблюдением товарищей Орджоникидзе и Ягоды…

Но тут в цеху видна иная картина. Как бы мне ни хотелось отрицать очевидное, но передо мной пусть и уже не действующий, но сработавший боевой лазер, а заодно «убийца танка».

Этой версии придерживается и Унгерн, продолжая глазеть на изобретение. А я в это время приближаюсь к одному из стоящих у стен столов, стараясь обходить трупы последних защитников завода. Их тут много. И у каждого МР-18. На эту деталь я уже не обращаю внимания, видя, ЧТО ИМЕННО изображено на обгорелом куске ватмана. Плохо. Очень плохо. Если у армий Центральных держав на вооружение поступит еще и ЭТОТ козырь, то дела Антанты более чем незавидны и о скорой победе можно забыть, как о сладком сне. Про летающие тарелки Третьего рейха, проект «Врил» и «дисках Белонце» в свое время только ленивый не говорил. Еще одна строго засекреченная тайна Второй мировой войны, но никак не Первой.

Конечно, можно обнадеживать себя тем, что все это пока только лишь на бумаге, но после лазера я уже не столь уверен в адекватном изобретательском ответе «форточников». Невесело будет, если наши летающие этажерки начнут разваливаться в воздухе от столкновения с железными дисколетами, а броневики и танки в полной мере испытают на себе мощь доведенных до ума лазеров…

Разыгравшееся воображение буквально смел ураган из стекол, битого кирпича, металла и еще бог знает чего. Неизвестно, что именно такое грохочущее обрушилось на завод, но пощады оно не знало.

«Прощай, Михаил Иванович», – промелькнул в голове грустный голос Мишки Власова, прежде чем чудовищная сила разрушения обрушилась на меня, разрывая тело на тысячи кусков. Неужели действительно все для меня кончено?

Глава 21

Не перестаю удивляться контрастам темпорального перемещения. Вместо черной пропасти я провалился в молочный туман. Но и он быстро рассеялся. Я вновь в чьем-то теле и вновь поражен «параличом» и «глухотой». Зато отлично вижу перед собой паркетный пол. Обычный деревянный, лаком покрытый. У родителей в квартире такой есть, еще в восьмидесятые постелили, а до сих пор держится, несмотря на все испытания. А испытывали мы его с Пашкой, будучи пятилетними мальчишками, с завидной регулярностью, постоянно роняя на гладкую блестящую поверхность игрушки или еще что-то более тяжелое. Однажды телевизор уронили, чтобы затем дать стрекача и прятаться до вечера в кустах от отцовского ремня и маминых укоров. Ноги до сих пор помнят этот бег…