"Фантастика 2024-121". Компиляция. Книги 1-21
Шрифт:
Пытаюсь освободиться, вырваться!..
Получается плохо.
Скверные ощущения. Как будто бултыхаешься в большом невидимом «пузыре». Ты подплываешь к краям, пробуешь руками продавить преграду, нарываешься на болезненный укол и отлетаешь к центру. «Не шали, – слышу я раз за разом чей-то шелестящий голос, идущий словно отовсюду. – Накажу…»
Отступаю, снова пробую и снова возвращаюсь к исходному положению.
Поганая ситуация. В Августовских лесах было нечто похожее. Но тогда я все же вернул управление, отогнав фулюгана Мишку Власова от «шоферского сиденья». А теперь? Или у «автобуса» руля нет, или меня немилостиво запихали в «багажное отделение». Похоже, старый Штерн действительно что-то напутал.
Помнится, раньше в народе существовало поверье о двоедушниках.
Зато пытаюсь быть оптимистом, глядя на ситуацию многогранно и под разными углами. Ну-с, Михаил Иванович, знакомьтесь с жизнью и деяниями очередной исторической личности. К тому же вам представился уникальный случай. Вы ведь теперь своего рода живой свидетель жизни поэта, его деяний, тайн и загадок. Так стоит ли кукситься, раскисать и сетовать на судьбу-злодейку, бессрочно зашвырнувшую вас в незнакомую эпоху? Лучше следите за происходящим, а выход… Выход обязательно найдется.
И я следил, заодно усиленно вспоминая все известное мне о жизни и биографии своего «попутчика». Но вспоминать – одно, а видеть жизнь – совсем другое. Особенно когда жизнь эта разительно отличается от привычной и знакомой по учебникам литературы и истории.
«Лермонтов Михаил Юрьевич (1814–1841 гг.)
Великий русский поэт, прозаик и драматург. Родился в Москве, в дворянской семье. Его произведения – роман «Герой нашего времени», поэмы «Мцыри», «Демон», «Песня про купца Калашникова», множество лирических стихотворений, драма в стихах «Маскарад» – признанные шедевры русского литературного искусства…
Детские годы Лермонтова прошли в Тарханах (Пензенская губерния) – имении его бабушки Елизаветы Алексеевны Арсеньевой. С сентября 1830 года Лермонтов числился студентом Московского университета (сначала на «нравственно-политическом отделении», затем на «словесном»). Вскоре на почве столкновения с реакционно настроенной профессурой был вынужден покинуть университет и поступить в Петербургскую школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров. По окончании школы в 1834 году был назначен в лейб-гвардии гусарский полк…
В 1837 году Лермонтов переведен из гвардии «тем же чином» (т. е. прапорщиком) в Нижегородский драгунский полк и сослан на Кавказ. Причиной ссылки стало гневное, обращенное против правящих кругов николаевской России стихотворение «На смерть поэта» (Пушкина). Последующие произведения Лермонтова, написанные после ссылки, а также его независимое поведение вызвали резкую неприязнь и вражду к нему со стороны царского двора и правящей верхушки…
Хлопоты бабушки и друзей смогли сократить срок ссылки, и в январе 1838 года Лермонтов вернулся в Петербург. За дуэль с сыном французского посланника Э. Барантом в 1840 году поэта сослали на Кавказ вторично – в Тенгинский пехотный полк. Во время боевых действий на Кавказе Лермонтов проявлял незаурядную храбрость, удивив даже бывалых ветеранов, однако у царя по-прежнему оставался в немилости: Николай I вычеркивал имя Лермонтова из наградных списков. Хлопоты друзей и родных о переводе поэта в Петербург также потерпели неудачу…
Пребывание Лермонтова в отпуске весной 1841 года также было грубо прервано. Ему приказали в сорок восемь часов покинуть Петербург и отправиться в полк…
В Пятигорске Лермонтов встретил прежних своих знакомых. В их числе оказался и товарищ Михаила по школе гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров Н. Мартынов. На одном из вечеров в семействе Верзилиных между Лермонтовым и Мартыновым вспыхнула ссора, закончившаяся 27 июля 1841 года дуэлью, на которой поэт был убит…»
Не помню уже, где и когда я все это прочитал, да оно и не важно теперь. Благодаря действу (или злодейству?) Штерна передо мной разом образовалось как бы два Лермонтова. Первый – тот, что жил в прошлом моей родной реальности и погиб одним летним дождливым днем тысяча восемьсот сорок первого года. О нем уже написаны книги, сняты фильмы, его творчество изучают в наших школах. С ним все ясно. Зато не ясно со вторым Лермонтовым. Второй – другой. Второй каким-то неясным пока образом остался
Разве что на помощь приходят внешние наблюдения и сны. Именно сны. Если, конечно, так можно их назвать. Все дело в том, что каждый раз, когда Лермонтов погружался в царство Морфея, я моментально оказывался в каком-то сизом тумане, а затем передо мной начинали проноситься картины прожитого. Не моего, а Михаила Юрьевича. Детство, юность, отрочество, зрелость…
И пока в «свободном доступе» лишь несколько обрывков, раз за разом сменявших друг друга в нескончаемом хороводе. Я уже видел Кавказ, где маленький Миша с бабушкой идут по базару целебного Горячеводска и встречают грузинку-гадалку. Смотрел на Петербург, где юнкер Школы гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров Маешка (прозвище Лермонтова из-за сутулости и злоязычия) на пятничных занятиях, одевшись в белую рубашку с белыми же перчатками, яростно бьется на эспадронах с Мартышкой (это так Мартынова там обзывали). Еще я снова видел горы. Не кавказские, а… Карпатские. Все те же знакомые, надоевшие мне до невозможности Карпаты, но не тысяча девятьсот пятнадцатого года, а за шестьдесят шесть лет до этого. Венгерское село с бивачными шалашами и кострами, у которых возятся наши солдаты. Чуть поодаль отдыхает ватага казаков, сидя под шатрами из бурок и плащей, развешанных на козлах из составленных пик. Кони пасутся, пушки стоят, часовые не спят, барабаны готовы к походу, белье сохнет. На здешней длинной повозке (иначе форшпан) лежат раненые ландштурмисты. Лермонтов подходит к одному из них, видит у него десять ран: подбородок перерублен, шея проколота пикой, рука прострелена пулей. Наш гусар, каким-то образом переживший отметку «1841», спрашивает раненого на польском (когда только выучить успел?), не нужно ли чего тому.
В ответ: «Убирайтесь к черту!»
Но Лермонтов не обижается, тянет невежде крынку холодной воды. Поляк воду жадно выпил, но не поблагодарил. Зря. Его соратник по несчастью куда более кроток и сговорчив. Безропотно слушает едкие замечания наших солдат:
«– Так вот они, голубчики!
– Видали мы и не эдаких! Экое диво, подумаешь, есть что тут смотреть: черкесы вон почище будут этих молокососов, да и тех, бывало, на веревочке важивали!
– Мы вам не австрийцы! Мы вас поучим драться!..»
Вот и все лики прошлого. Другие мне в моем «пузыре» не показывают.
Есть еще внешние наблюдения, но и они многого не скажут. Знаю пока лишь только то, что ныне Лермонтов в отставке, квартирует в питерской Коломне. Живет один. Если, конечно, не считать домашней прислуги, среди коей первое лицо Ефим Соколов – крепкий старик с чуть выпученными глазами, отличается ворчливостью и замечаниями вроде «Поберег бы ты себя, батюшка-барин».
Родня? Бабушка померла семь лет назад, оставив внуку в наследство Тарханы. Доходов от имения пока на хлеб с маслом хватает. Семьи за эти годы Лермонтов так и не завел, несмотря на то, что состоит в довольно пылкой переписке с некой Т. С. Не знаю, кто она, но, судя по письмам, настроен наш гусар весьма и весьма решительно. Не надумал ли наконец-то жениться? Наверняка скажет только он сам.
Творчество? Если чем Лермонтов сейчас и занимается, так это мемуарами. Буквально вчера взял в руки тетрадь (толстая обтянутая синим бархатом, посередине в кругу вензель MJL и дата 1850) и заскрипел пером по бумаге, выводя строки:
«Род мой ведет начало свое из земли Шотландской. По велению могучего рока один из Лермонтов Георг Лермонт оказался в России, где и обрел новое свое Отечество. Царь Михаил Федорович указал ему учить «рейтарскому строю» московских ратников и пожаловал его землями за Волгою в Галичском уезде.