"Фантастика 2024-121". Компиляция. Книги 1-21
Шрифт:
А я вот помню, как в пору юности, будучи обычным мичманом, на «Крейсере» ушел в дальний вояж…
И адмирала накрыли воспоминания, невольным слушателем которых стал и я. Итак, август тысяча восемьсот двадцать второго года. Фрегат «Крейсер» и двадцатитипушечный шлюп «Ладога» под общим командованием капитана первого ранга Лазарева должны пройти тремя океанами в российско-американские колонии. Цель плавания: показать морским державам, что правительство России намерено защищать осваиваемые Российско-Американской компанией территории. От кого защищать? От иностранных промышленников; те до неприкрытого пиратства доходили в наших русских водах.
Но это лишь сухие приказы вышестоящего начальства, а само плавание займет все те же стандартные три года и окажется насыщенным на открытия.
– …Уже позади нас остался Гельголанд, на зюйд-осте пропала из виду Голландия. Мы шли в илистых, будто молочных водах Догтербанки. Приходилось часто стрелять из пушек, чтобы не раздавить рыбачьих лодок
Путятин с горящими глазами описывает шквалы, штормы, приближение экватора, перед которым корабли теряли пассат, и Лазареву приходилось улавливать малейший ветерок для лавировки и продвижения вперед…
Речь доходит до Бразилии, и тут Путятин не скрывает досады:
– …Ну и место, скажу я вам. Душно, жарко, тоскливо. От плохого настроения не спасал даже превосходно приготовленный кофе. Нужно заметить, бразильские плантаторы знают в нем толк, но в остальном…
Тамошняя столица Рио-де-Жанейро – город скверный. Едва мы, сидя на мулах, въехали на кривые узкие улочки, как копыта животных немедленно увязли в нечистотах. Жители имеют обыкновение выплескивать их из своих домов на улицу. Но это только начало. Дальше стало и вовсе невыносимо. Нас окружила огромная толпа оборванных мальчишек, которые начали хватать мулов за узды. Нам пришлось идти пешим ходом, не минуя тесного столичного рынка. Кого только мы ни встретили в тамошнем смешении народов. Раскрашенный индеец держал за серую сутану католического монаха, растрепанная портовая шлюха на чистейшем английском вела переговоры с каким-то явно хватившим лишку моряком. Немцы, португальцы, испанцы, американцы… Нам попался даже китаец, но и он не задержался в памяти моей столь сильно, как грубо сколоченный навес, под которым продавали рабов-негров. Как сейчас перед глазами стоит коренастый португалец, в черной шляпе, красной рубахе-апаше, стянутой клетчатым жилетом, с лицом, изрытым крупными оспинами. Он взмахивает плетью, заставляя живой товар показываться покупателям. По его знаку негры торопливо вскакивают и начинают прыгать с ноги на ногу. И запахи! Они сшибают с ног, мутят разум, заставляют поскорее покинуть это место…
О-хо-хо. Сюда бы товарища Бендера. Хотя между Рио, о котором грезит великий комбинатор, и Рио, о котором рассказывает Путятин, сто с лишним лет разницы, все же неприятно.
Путятин говорит, говорит, а я все думаю про крепостное право. В России оно пока еще не отменено, а значит, наш русский мужик сейчас выглядит не лучше бразильского негра: и продать его может барин, и на охотничью собаку выменять у приятеля, и засечь насмерть на конюшне. Много чего может сделать. Но и сами господа тоже былую власть теряют. И терять ее упорно не желают, бросаясь диким зверем на любого, кто вздумает покуситься на их высшие права и привилегии. Та же отмена крепостного права стоила будущему императору Александру Освободителю жизни. За сей уступок либерально настроенная революционная и прогрессивная (как ей казалось) часть общественности однажды сказала царю громкое «спасибо» в виде бомбы на набережной Екатерининского канала. А еще позже всевозможные «Колокола» и «Будильники» разбудят всех, кого надо и не надо…
Пока я размышлял, разговор плавно перешел уже к военным воспоминаниям. Ну, у Гончарова какие могут быть военные воспоминания? Лермонтов обещал рассказать о боях на Кавказе и походе в Венгрию чуть позже, а Путятин, напротив, охотно вспомнил о своем участии в жарком деле под Наравином: [206]
– …Немедля раздались команды: «Зажечь фитиль! Забить снаряды! Приготовиться к стрельбе с обоих бортов!» У батареи левого борта матросы бросились плашмя на палубу. Очень вовремя. За бортом ухнуло ядро, второе, третье. Начался обстрел с форта. Наши пушки тоже заговорили. Палубу покрывал и застилал пороховой дым. Когда его относило ветром, кровь раненых и убитых ручьями растекалась по пазам и пропитывала скобленые доски. Нашему «Азову» досталось всех больше – три часа пополудни, а уже полтораста попаданий. Но сражение мы выиграли. Из всего турецкого флота уцелел лишь один фрегат, два корвета, шхуна под австрийским флагом.
206
Речь идет о Наваринском морском сражении. Произошло 20 октября 1827 года в Наваринской бухте Ионического моря на юго-западном побережье полуострова Пелопоннес между соединенной эскадрой России, Англии и Франции с одной стороны и турецко-египетским флотом – с другой. Стало одним из эпизодов греческой национально-освободительной революции 1821–1829 гг.
И убитые. В пять тысяч жизней обошлось тогдашнее упорство Ибрагим-Паше…
Вспоминал Путятин многое, но под конец, видимо, начав выдыхаться, принялся хвалить Англию, что не удивительно – наш адмирал был
Это он напрасно хвалит. Не всем Англия нравится. В том числе и Ухтомскому. Тот снова нарушил перемирие с Путятиным и теперь ушел к себе, пригласив туда же «верных друзей», в число коих давно уже записан и я.
207
Женой адмирала Путятина (с 20 июня 1845 года) действительно была англичанка Мэри Ноульс (Mary Knowles) – дочь начальника департамента Английского морского управления.
Из кают-компании «тайное общество» в лице Лермонтова, Гончарова, Ухтомского, Гулькевича и Посадского перебралось в каюту капитана. Там практически каждую ночь проходили «заседания». А вот и сама каюта. Большая, просторная, роскошно отделанная щитками из карельской березы. Убранство я тоже давно уже запомнил: клеенка во весь пол, большой диван, круглый стол, несколько кресел и стульев, ящик, где хранятся карты, ящики с хронометрами и денежный железный сундук. Все прочно, солидно, устойчиво и может выдерживать качку. По обе стороны переборок видны двери, которые вели в маленькие «подсобные помещения» – спальню и «ванную».
Едва «тайное общество» собралось, как немедленно вспыхнули разговоры о коварных, столь уважаемых Путятиным англичанах. Ну, сейчас Ухтомский волю даст эмоциям:
– …Морские силы Англии укрепил Кромвель, когда навигационным актом обеспечил морским торговцам преимущество перед иностранцами. Вот и расползлись эти морские торговцы по всем щелям, присваивая то, что плохо лежит…
– Дело не в наследии Кромвеля, а в нас, – возразил ему Посадский. – Мы слишком доверчивы и благодушны, а англичане живут, уверенные в своем превосходстве и праве утверждать свой флаг всюду, где плещется соленая водица… Эти хитрецы хотят играть, но так, чтобы мы были фигурами в их игре. Под Наварином помогать нам не спешили, как и их дружки французы. Пусть, дескать, русские сделают всю грязную работу, а мы на лаврах победителей Турции будем почивать. Но стоило нам впоследствии сразиться с турками самим и взять Мидию, как моментально прежние союзнички наши всполошились. Конечно, когда до Константинополя русскому штыку прямая дорога пролегла… [208]
208
В ходе русско-турецкой войны (1828–1829) 9 августа 1829 года командующий действующей армией генерал-фельдмаршал Иван Иванович Дибич-Забалканский направил командующему Черноморским флотом адмиралу Грейгу депешу с предписанием взять крепость Мидию. В ходе военных действий 17 августа крепость пала. Перед русскими войсками открылась дорога на Константинополь.
Опасаясь полного разгрома Порты, послы Австрии, Великобритании и Франции направили Дибичу письмо с предложением условий мира между Россией и Турцией. Командующий отклонил предложение, тем не менее выразив готовность вступить в непосредственные переговоры с турками о заключении мирного договора. За отказ правительства этих стран отдали приказ своим морским ведомствам о защите Константинополя. Английская, французская и австрийская эскадры (40 кораблей) подошли к Дарданеллам. Разгневанный Николай I приказал Дибичу в случае попытки иностранных кораблей войти в пролив открыть артиллерийский огонь. Возникла угроза европейской войны на невыгодных для России условиях: армия могла противопоставить союзникам не больше двадцати тысяч войска. Эти обстоятельства вынудили Дибича начать переговоры в Адрианополе, завершившиеся Адрианопольским мирным договором 1829 года.
– Американцы не лучше англичан. Два сапога пара. Говорят, молятся, едят одинаково и столь же одинаково ненавидят друг друга, сталкиваясь в отчаянной борьбе за то, кто больше возьмет и кто больше обманет.
– Англичане все же хуже, – добавил Гулькевич. – Ведь Англия подобна шакалу.
– Шакалу? – спросил Гончаров.
– Именно шакалу. Наглому, надменному, бессовестному шакалу. И уж если этот шакал вцепится своими клыками в какую-нибудь овцу, то участь ее незавидна. Клыки начинают терзать несчастную жертву. Возьмем тот же Китай. Вы бывали в Шанхае?
– Нет.
– А вот я бывал и увиденное там запомнил хорошо. Шанхайские англичане считают китайцев за собак, которых можно бить и даже убивать безотчетно. Граждане свободного государства в этом отношении хуже наших помещиков.
Вы спросите, почему же так? Почему китайцы не восстанут против этого гнета? Всему виной дурман под названием «опиум», опутавший страну и ее народ крепчайшими сетями. За опиум китайцы отдают ВСЕ: свой чай, шелк, металлы, лекарственные и красильные вещества, пот, кровь, энергию, ум, жизнь. Все это хладнокровно берется британской властью и немедля обращается в деньги. Торг опиумом запрещен, даже проклят китайским правительством, но проклятья без силы ничто. Английское же правительство оправдывается тем, что оно не властно запрещать сеять мак в Индии, а присматривать за неводворением опиума в Китай должны сами китайцы.