"Фантастика 2024-184". Компиляция. Книги 1-20
Шрифт:
— Пою, — снова согласился я.
— И что поёшь? Что за английская песня? Откуда стихи и что в них? Ты знаешь?
— Знаю. Это я их написал, — соврал я.
С иностранными текстами сейчас было очень трудно, особенно зарубежными. В них искали крамолу и антисоветчину. И находили, даже там, где её и в помине не было. А заявляя о том, что стихи мои, я как бы чертил государственную границу, оставляя тексты на нашей территории.
— Ты?! Написал стихи? И на английском? Почему на английском?
— Э-э-э… Это
— Кельтский эпос? — удивилась завуч и «языковик» по образованию. — Очень интересно. Король Артур? Очень интересно! И тебе, говоришь, понравилось?
— Очень, Людмила Фёдоровна. У меня ещё не тему тех легенд несколько стихов есть.
— Хм! Там, конечно, полно мистики, но в целом…
— Это разрешённая тема? — спросила озабочено Светлана Яковлевна.
— Абсолютно. Мы в университете изучали кельтский эпос и книги, действительно, выпущены. Жаль, небольшим тиражом.
Мне не было жаль уважаемых мной Ричи Блэкмора и Рони Джеймса Дио, потому, что жалеть их было не за что. Они ещё не написали эту песню. Да и сам Блэкмор не утруждал себя моральными озабоченностями, передирая у других музыкантов мелодии и рифы. И взяли они этот текст, практически целиком, из кельтской легенды, лишь немного добавив рифмы и сократив. В своё время я, задавшись целью, нашёл легенды, которые эти два уважаемых мной музыканта переделывали в тексты своих песен.
— Учитель английского тебя хвалит, но ты осторожнее с английскими текстами. Не все хорошо знают язык. Могут перевести и понять не правильно. Пиши на русском.
— Я пишу. Спеть?
— Не надо, — остановила меня Светлана Яковлевна. — На смотре художественной самодеятельности споёшь.
— Что ты сказал? Ты и на, э-э-э, родном языке пишешь стихи? — зацепилась за мою фразу Людмила Фёдоровна.
— Пишу, — беззастенчиво соврал я.
— Прочитаешь на уроке литературы?
— Да, пожалуйста.
Директор тем временем подошла ближе и прикоснулась к инструменту.
— Красивая! Молодец! На выставку отдадим!
Меня, как током ударило, но я промолчал.
— Хрен вам, а не гитара, — подумал я.
Дня через два после того, как мы продемонстрировали мой инструмент, прозвучав на всю школу, ко мне после первого урока подошёл Славка. В школе он к нам — малышне, обычно не приближался.
— Тут, это, с тобой Витька Попов поговорить хочет.
— И чего? — удивился я. — Пусть подходит и говорит.
— Ну, — Славка почесал щёку. — Вы с ним ведь поссорились. Ты, вроде обиделся на него…
— Вот же жучара! — возмутился я. — Я обиделся?! Да он у меня магниты хотел забрать, а я не отдал.
— Да, ладно тебе, Джон! Ну… Не получилось же у него у него? Замириться он хочет.
— Пусть замиряется! Я, разве, против?! Пусть приходит и говорит.
— Да, ему неудобно к тебе самому подходить, он же старший. Выйди на лестницу. Он там ждёт.
— Неудобно спать на потолке и штаны через голову надевать, — буркнул я. — Ты-то, что за него вписываешься?
Славка покраснел и замялся.
— Да, так…
Я понял, что замешана девушка. Ни от чего другого пацаны не краснеют.
— Ха! — выдал я, дёрнув головой, но продолжать не стал. Не моё это дело лезть в Славкины любовные дела. Он уже парень взрослый. — Веди.
Мы вышли из рекреации, и вышли на лестницу. Там я увидел Попова. У него, кстати, волосы висели и над ушами и сзади ниже воротника, что в школе категорически не поощрялось.
— Чего надо?! — спросил я дерзко у стоящего у окна Попова. Тот не долго думая, протянул мне руку.
— Давай замиримся, а? Ты, вроде, ничего пацан. Тоже, оказывается, музыкант. Я тогда не знал. Извини…
— О, как. «Ничего пацан»… Ты уже меня и оценил. Ты сам-то кто такой и какой из тебя музыкант? Может, как из говна пуля, — продолжал я хамить, проверяя его ко мне заинтересованность. Повод так вести себя он мне пока давал. Попов скривился, но не послал меня и не ушёл. Значит интерес у него во мне огромный. Обычно такого хамства старшие от младших не терпели, а, если сами не могли справиться, звали подмогу и наказывали младших толпой.
— Да, ладно тебе, Джон! Что ты как ёжик? Он же извинился?!
— Извинился за то, и накосячил снова, — я иногда, при конфликтных ситуациях, пользовался сленгом девяностых годов. Это, кстати помогало, так как воспринималось пацанвой, как далеко не всем известная «феня». И мои словечки постепенно входили в пацанский оборот. Например ненавидимое мной слово-паразит «капец», уже «завирусилось» в нашей школе. А ведь я его и сказал-то раза два всего. Хотя… Полагаю, всё-таки оно лучше, чем слово «пи*дец», которым пацаны повсеместно выражали своё мнение о любом значимом событии.
Славка своим тоном и внешним видом умолял меня, а если ему надо, значит надо пойти на встречу его просьбе. Славка единственный во дворе старший, кто воспринимал серьёзно. В нашем доме старше меня кроме грека и Славки не было, а в одиннадцатом и в девятом старшие были. Наверное потому, что дома были построены раньше.
Так вот те ребята не вели себя со мной, как с равным. С одной стороны, я понимал, что Славка в пацанах своего дома имел, как бы, свиту. Но в том-то и дело, что со мной он и разговаривал совсем иначе, чем с ними.