"Фантастика 2024-40". Компиляция. Книги 1-19
Шрифт:
— Да! — сказал воин вслух. — Они враги все. И каждый. И всё, что начало гнить от их прикосновения!
«Тогда ты мой», — оскалился демон.
А Чаяк ослеп. Но тут же и прозрел. Его глаза остались на месте, не изменили ни формы, ни цвета. Только теперь ими смотрел Ньхутьяга — безжалостный демон мести.
Он не только смотрел, но и дышал и чувствовал вместо Чаяка. Желания демона, его потребности стали потребностями человека. Главную из них описать трудно: слово «жажда» лишь приблизительно передаёт это состояние. Она — эта «жажда» — была всеобъемлюща и бездонна, она создавала фон, на котором нестерпимо резко выделялось другое чувство — одиночество. От него нужно было избавиться — как можно
Чаяк бродил по стойбищу от шатра к шатру. Он подходил к мужчинам и заглядывал им в глаза. Кто-то шарахался от него, кто-то начинал говорить какие-то слова — Чаяк не слышал их. Он видел и понимал лишь одно: не то, не то, не то... Он обошёл всех, а потом раскопал сугроб, достал и надел свою роскошную тёплую кухлянку, привесил на пояс большой нож, вытянул из снега своё копьё. Наверное, для него здесь нашлись бы и нарта, и олени, но он ушёл пешком — по накатанному санному следу. Оставшимся он не сказал ни слова, не помахал рукой. Даже не оглянулся.
Сутки спустя демон привёл Чаяка в другое стойбище. Здесь тоже побывали русские, и жители принесли клятву верности их царю. Хозяина «переднего» шатра пришельцы забрали с собой и сказали, что убьют его, если клятва будет нарушена.
Несколько человек вышли навстречу гостю и стали о чём-то спрашивать. Чаяк глянул на них, и люди умолкли. Они откинули входной клапан, и гость вошёл внутрь шатра. Он сел и сидел, пока не принесли еду. В холодную часть жилища набилось очень много людей, но никто не разделил трапезу с гостем — все молча смотрели, как он ест. Потом Чаяк залез в полог и уснул — один.
Проспав несколько часов, он вылез наружу и занялся уже знакомым делом — ходил по стойбищу и заглядывал в глаза мужчинам — не то, не то, не то...
Какая-то женщина — кажется, молодая — набежала, схватила за рукав, стала говорить, кричать, плакать. Ей очень хотелось, чтобы Чаяк ушёл, чтобы его здесь не было. Он стряхнул её руки и продолжил обход.
В стойбище никого не нашлось, и демон повёл человека туда, где паслось стадо. Это было довольно далеко, но расстояние не имело значения. Здесь их ждала удача. Чаяк взял за плечи пастуха — совсем молодого парнишку — и посмотрел ему в лицо. Посмотрел — и улыбнулся. Или, может быть, это оскалился демон. Только парень не испугался, а вздохнул облегчённо:
— Наконец-то!
Стойбище встретило их скорбным молчанием. Какая-то женщина — наверное, мать — попыталась заплакать, заголосить как по мёртвому, но ей сразу же зажали рот и куда-то увели. Начались сборы. Люди несли лучшее, что у них было, — одежду, еду, оружие. Всё это складывалось в кучу на снег.
Отъезжающие взяли лишь то, без чего нельзя обойтись на войне и в дороге.
В соседнем стойбище они не нашли живых людей, лишь большие чёрные птицы поднялись в воздух при их приближении. Две упряжки проехали, не останавливаясь, мимо мёрзлых трупов с выклеванными глазами, мимо обнажённых женских тел со вспоротыми животами — так и не родившиеся младенцы валялись рядом. На нескольких треногах из основных шатровых шестов были подвешены тела, разорванные пополам. Вероятно, их брали за ноги и тянули в разные стороны — тоже по большей части женщины. А вот этих троих мужчин подвесили за руки и поджаривали, пока они не умерли...
Но земля таучинов огромна. В ней оставалось ещё много живых. Через десять дней за упряжкой демона двигались уже четыре беговые нарты, на которых сидели воины — избранники самого Ньхутьяга. Когда начал таять снег, их было уже две руки и четыре...
Тундровые волки летом питаются всякой
Однажды они возникли на перегибе склона — совсем рядом — и начали приближаться. С копьями в руках, обнажённые по пояс, эти безумные воины не боялись стрел, не уворачивались от них. И ни одна стрела не попала в цель! Возможно, потому, что стрелки быстро поняли, с кем имеют дело, — и бросились бежать. Потом, под батогами, мавчувены выкрикивали имя демона, но русские не понимали их и продолжали бить.
Они так и шли рядом — всю весну, лето и начало осени. Много раз мавчувенские «тойоны» докладывали русским о таучинах, просили помощи, просили защиты. Они говорили правду — о демоне и воинах, им одержимых. Менгиты готовы были уничтожить кого угодно, но как только речь заходила об «иноземной» чертовщине, они переставали что-либо понимать и пускали в ход кулаки или палки. Несколько русских ушли в тундру собирать дикий лук и исчезли бесследно. Начальство отказалось признать «небоевые» потери, ведь это были промышленники, шедшие с войском «охотой». Однако это событие заметно повысило дисциплину среди служилых — покидать «расположение» или выходить далеко из «строя» в одиночку уже никто не рисковал.
Люди Ньхутьяга не занимались грабежом, не захватывали добычу — брошенных пастухами оленей они просто разгоняли по тундре, забив одного-двух на еду. Демон был хитёр — он оберегал своих носителей, удерживал их от безнадёжных атак. Он копил силы и креп, впитывая каждую отнятую жизнь врага. Он предвкушал обильное пиршество в будущем.
Глава 4
ЯСЫРЬ
Во время дневного перехода Кузьма и Мефодий оказались рядом — совсем не надолго и совершенно случайно. Знакомства своего они от людей не скрывали, но держались порознь и друг другом не интересовались — как бы.
— Будь здрав, Мефа!
— И тебе — по тому же месту.
— Дружка я нашего седни встретил... — почти не шевеля губами, проговорил Кузьма. — Давно не видались.
— К нему и ездил-та в ночь?
— Ну, Кирюха-писарь.
Мефодий чуть с ноги не сбился от удивления, но выровнялся и промолчал. Кузьме пришлось продолжить:
— Митька с ребятками стойбище шертил, а он, видать, ворохнулся. Уделали его наши едва не до смерти. Коли не спина, мной расписанная, не признал бы. В обозе тащится — без памяти он.
— И чо?
— Прибери к себе ясыря — я-то день-ночь на людях.
— По что?
— Закавыка тут есть — и немалая. Онкудинов крест на ём был.
— Не попутал? Однако... — качнул головой служилый. — А змей?
— Боле ни чо не углядел, — честно ответил бывший кат.
— Приберу сердешного, — согласился Мефодий. — Починишь?
— Загляну ввечеру — коли жив будет.
В отличие от своего подельника, Мефодий единолично владел неким подобием палатки из облезлых оленьих шкур. Поместиться втроём там было невозможно, поэтому хозяин остался снаружи. Он имитировал починку нарты и присматривал, чтоб не нагрянули какие гости. Кузьма же внутри запалил три жировых светильника, раздел догола Кирилла, разделся сам и приступил к работе. По ходу дела он принялся болтать — то ли «заговаривал» пациента, то ли просто расслабился.