"Фантастика 2024-6". Компиляция. Книги 1-20
Шрифт:
– То есть на самого Салах ад-Дина, в просторечии Саладина, я не тяну? – Ворон цокнул языком. – Жаль, очень жаль.
Сестринский молча смотрел на него, ожидая более искреннего ответа на вопрос, который его волновал.
– Признаться, я в шоке, – произнес Ворон. – Нечасто ко мне являются мертвецы.
– Я не призрак. Разрешаю пощупать, – предложил Сестринский.
– Даже не сомневаюсь в этом. Через вас комнаты не видно, – фыркнул Ворон. – Однако меня гораздо сильнее заботит, что произойдет, если я встану, подойду вон к тому якобы
– Там точно не будет изуродованных шипами птиц и решеток, Игорь… или все же Ворон? Роз, увы, тоже не найдешь.
– Второе всяко уместнее первого, – ответил он и поднялся.
– Так что же с теми людьми, которые не умирают? – спросил Сестринский, когда Ворон, немного пошатываясь, дошел до занавески.
– Человек не может быть статичен. Он меняется постоянно, и застой для него равносилен смерти. В теле постоянно происходит множество процессов, но вовсе не это главное. – Ворон дотронулся до виска. Боль вбурилась в него, словно сверло в бетон, и тотчас отпустила.
– Мозг тем совершеннее, чем старше, – возразил Сестринский.
– Не решусь с вами спорить, – сказал Ворон. – Однако мозг – лишь совершенная аппаратура для анализа и обработки информации, универсальный шифровальщик и дешифратор одновременно, хранилище данных, опыта, всего того, чем оперирует наше сознание, генератор чувств. Да-да, несомненно, он важен, но вряд ли человек, проживший полтора человеческих века, два, три, много больше в одном и том же теле, в одних и тех же не меняющихся вводных из своего положения или окружения, с привычками, в конце концов, не одряхлеет душой. Как вы, профессор? Еще не разучились удивляться? – спросил он и подумал: «Даже если нет, смеяться уже не умеете».
– Поговорим об этом, когда тебе, мальчик, будет столько же, сколько мне.
– Это невозможно, – хмыкнул Ворон. – Хотя бы потому, что, когда мне исполнится… то есть если… если мне исполнится столько же, сколько вам сейчас, вы сами станете намного старше. Мне не догнать вас в любом случае, как и Ахиллесу никогда не догнать черепаху.
– Вот и вернемся к разговору, когда хотя бы немного сравняешься со мной нынешним по возрасту, – сказал Сестринский и чуть возвысил голос: – Убери наконец эту проклятую занавеску!
Ворон вздрогнул: приказ хлестнул по туго натянутым нервам. Он смял в кулаке светло-оранжевую шелковистую ткань и резко отдернул ее в сторону.
За окном раскинулся ровно подстриженный ярко-зеленый газон. Временами он шевелился, словно морские водоросли, колеблемые неугомонным прибоем. В дюжине шагов стоял лес, придавленный сверху серым непроницаемым куполом – небом Зоны. Спутать его с непогожим серым днем где-нибудь в Подмосковье или под Питером мог бы лишь новичок.
Комната находилась на первом этаже какого-то здания. Ничего больше не получалось рассмотреть. А жаль. Ворону хотелось бы знать, находится ли он на юге или на севере бывшей столицы. Привычный ли и родной Битцевский лес или чужой и обширный Лосиный остров стоит
– Как видишь, никаких решеток.
Ворон фыркнул. Он не горел желанием узнавать, что станет с тем, кто решится ступить на этот газончик или прогуляться под сень деревьев, совершенно не выглядящих чахлыми или пораженными болезнью. Денис наверняка смог бы здесь пройти. Ведомый эмиоником-братом Никита – скорее всего тоже. Однако Ворон был и оставался человеком, несмотря на все мутации, произошедшие с ним.
– Зачем я понадобился вам? – спросил он прямо. – Спустя столько лет…
– Спустя столько лет, – повторил за ним Сестринский, – ты изъявил желание найти меня.
Ворон обернулся: показалось или в голосе древнего ученого действительно проскользнула ирония? Могла ли она означать то, что Ворон был прав, предполагая ловушку? Шаг за шагом его подталкивали к этой встрече, и вот…
– Я уж было понадеялся, вдруг ты решил сотрудничать, – добавил Сестринский.
Ворон разжал кулак, и ткань скрыла идиллический… слишком идиллический пейзаж за окном.
– Я знаю целую организацию, которая с удовольствием пообщалась бы с вами, – решил зайти он издалека. – Я искал вас лишь по просьбе моих партнеров из Института Исследования Зоны.
– Очередная гэбэшная структура.
– Если и так, то неявная, – заверил Ворон. – Вот связываться с ЦАЯ я бы вам не советовал.
Сестринский покачал головой.
– Все это зависит от точки зрения, мальчик. И от личной симпатии. Ты хорошо относишься к одному человеку и не видишь за его плечами целой организации – кодлы, готовой накинуться на тебя и выпотрошить. Я знаю, о чем говорю. Я сотрудничал и с государственными деятелями, и с закрытым сектором столько лет, сколько иные и не живут. Я относился к твоему отцу точно так же, как ты к этому Шувалову.
Ворон вздрогнул и поклялся самому себе, что не станет говорить на данную тему: никогда и ни при каких обстоятельствах. Отца у него не было и нет, а биологический родитель исчез порядком давно. Ничего не изменится, если узнает, как именно тот окончил свои дни.
– Дешевая манипуляция ничего вам не даст, – тихо проговорил он.
– Увы, ты заочно записал меня в свои враги. По сути, ты сделал это изначально, стоило Николаю пригласить меня в твою палату, – сказал Сестринский. – Только ли из-за нелюбви к нему?
Ворон прикрыл глаза.
– Ты терпеть не можешь зависеть от людей, – продолжил Сестринский. – Ты не принимаешь родственников по крови, даже если они желают тебе лишь добра, более того, готовы сотворить ради тебя чудо. Подпускаешь только тех, кто близок тебе убеждениями. Каков ни был бы человек, чего бы ни добивался, если ты интуитивно почувствуешь себя ведомым, уйдешь или оттолкнешь. Какие-либо отношения могут случиться только с равными. Как с этим твоим эмиоником.
– Денис не эмионик.