"Фантастика 2024-6". Компиляция. Книги 1-20
Шрифт:
– В прямом смысле слова, конечно же, нет. Он такой же, как ты: уникальное существо, подвергшееся ряду мутаций. Заметь, не скажу положительных. Но то, что убило бы каждого девяносто восьмого, почему-то сработало с вами двумя.
Ворон отошел от окна и остановился посреди комнаты, скрестив на груди руки.
– Готов спорить, вы очень хотели бы докопаться до причин этого, – заявил он.
Сестринский пожал плечами.
– А здесь и рассуждать особо нечего, – хмыкнул он и постучал пальцем по виску (характерный жест, Ворон очень любил его, только в отличие от профессора проделывал не одним, а двумя пальцами). – Все и всегда в голове. Люди познают мир, пропуская через себя миллиарды ощущений,
– Однако? – Ворон приподнял бровь.
– Ребенок вырастет и начнет рисовать. И если не пройдет классической школы, в которой научат, как рисовать именно «правильно», «принято», «привычно», «канонно», – начнет воплощать собственное видение в красках и формах. То же касается и людей с сильной волей. Без подачи электричества, да даже в автономном режиме, ты прожил бы в камере не больше трех минут. Более того, насильственное извлечение тебя из нее также привело бы к смерти. Вот только ты об этом не знал и к тому моменту, как случилась катастрофа, уже стал достаточно независим от любых условностей извне. Двадцатишестичасовой жизненный цикл тому подтверждение. Ты прогнул мир под себя, совершил невозможное, не имея ни малейшего понятия об этом. Твой Денис сделал то же самое. Он способен на поступок, хотя сам имеет о том очень мало понимания. Из-за тебя. Пока ты рядом, он будет ведомым. Однако стоит тебе уйти, прогнет всех, кто только попробует повлиять на него.
«По ходу, проверить данную теорию удастся очень скоро, – с сожалением подумал Ворон, – ведь выбраться отсюда будет очень непросто, несмотря на отсутствие решеток на окнах».
– Потому и Ворон – одиночка, – продолжал тем временем Сестринский. – Однако вороны сбиваются в стаи, и тебе требовалась своя стая. Всем требуется стая или ее видимость.
«Трижды повторенное слово закрепляет его в сознании собеседника, – припомнил Ворон. – Я даже знаю, зачем вам эта „стая“ – чтобы я свыкся с мыслью, будто мне нужны „Рыцари Зоны“ и лично вы. Более того, теория прекрасна, но проговариваете вы ее не поэтому. Думаете, я хочу услышать ее: здесь и сейчас».
Разумеется, он промолчал, позволяя Сестринскому говорить дальше. Всегда приятно слушать блестящего оратора. Теперь Ворон понимал, почему даже в самые тяжкие для страны годы, когда закрывались заводы, а оборонные предприятия производили чайники и утюги, профессор получал финансирование даже большее, нежели от стариков-партийцев, жаждущих вечной жизни. И начинал верить байкам о том, как Сестринский поднимал залы со светилами науки – еще теми снобами с неумеренно раздутым чувством собственной важности.
– Кроме всего прочего, тебе хочется сохранить независимость, именно поэтому пошел на сотрудничество с ИИЗ. Однако не задумывался ли ты над тем, кто сменит Шувалова на посту главы данной марионеточной организации?
Ворон нахмурился.
– Ты же прекрасно понимаешь: даже при самом лучшем раскладе он проработает от силы лет десять-пятнадцать-двадцать. Люди не вечны… в массе своей. Кто его сменит?
Этот вопрос уже предполагал ответ, и Ворон мог бы промолчать, но не захотел. От него ждали откровенности?
– Еще месяц назад я полагал, будто ЦАЯ планирует заменить его Нечаевым, – произнес он. – Во всяком случае, я не исключал именно такой расстановки сил. Более того, находил ее приемлемой. Какой-нибудь гусь, поставленный чиновниками от науки или политиканами, мог лишь все уничтожить.
– Логичный вывод, потому ты и сблизился с человеком, которого при иных обстоятельствах на дух к себе не подпустил бы.
Ворон усмехнулся.
– Вы уж меня совсем диктатором на доверии не считайте, – попросил он. – Вороны – не орлы и не ястребы, так высоко не летают. Я не только не ученый, даже рядом не стою, просто ходок по Зоне с парой козырей в рукаве.
– Сказал бы колод, было бы вернее.
Ворон пожал плечами.
– Так или иначе, сталкер, стоящий во главе Института Исследования Зоны, – бред сивой кобылы, – заявил он.
– Значит, сталкер, которого тащат на научные советы; сталкер, тет-а-тет беседующий с главой ИИЗ; сталкер, входящий в кабинет этого главы, распахивая дверь носком ботинка, – тебя не смущает? Как и сталкер, оказывающий влияние на ставленника гэбистов? А сталкер, занимающий определенную должность, – еще как?
– Я никогда не позволял себе подобных демаршей перед Василием Семеновичем, – заметил Ворон. – Нормы приличий для того и созданы, дабы их соблюдать.
– А серые кардиналы и отличаются тем, что стараются не выказывать истинной власти, Ворон.
– Прекрасно… – протянул он, морщась.
Сестринский задел его, расшевелил, и пусть подобное могло восприняться слабостью, скрывать этого не стоило. Вряд ли вообще возможно мимически или интонационно переиграть человека, живущего так давно. В поединке логических построений и теорий-гипотез у Ворона также не имелось шансов, но оставалась маленькая лазейка.
Гений, сидящий перед ним, знал невероятно много. Наверняка и сейчас нашлось бы немало людей, которые сочли бы его чуть ли не богом, не говоря уж о тех, кто существовал век назад. Сестринский изучил людей от и до, мог вывернуть наизнанку любого, вложить в головы нужные ему мысли и подтолкнуть в необходимом ему направлении. Идеальный манипулятор, теоретик, практик. Однако у любого правила всегда есть исключение. Из всякого лабиринта существует выход. А сила действия не всегда равна силе противодействия, что бы там ни утверждали физики.
Может быть, Ворон и ошибался на собственный счет: никакой он не исключительный и не уникальный, а марионетка Сестринского от и до, все его действия – лишь план, который он исполнял, сам того не ведая. Вот только люди действительно познают мир, пропуская его через себя. А значит, если Ворон верил в свою исключительность, она имела место быть.
– Прекрасно, – повторил он. – Я хотел продолжать работу, основанную именно на взаимовыгодном сотрудничестве, потому начал подбивать клинья к Нечаеву задолго до его назначения на пост. ЦАЯ с ее интригами мне неинтересна, но ИИЗ действительно многого добился в прошлом и неплохо зарекомендовал себя в настоящем. Мне было бы жаль терять подобный плацдарм, большое количество ресурсов и личное влияние. Я вовсе не собираюсь уходить из Москвы и через десять, двадцать, сорок лет… если доживу.
Сестринский фыркнул.
– В Зоне гробились многие, в том числе и действительно легендарные сталкеры и поумнее, и поудачливее меня, – заметил ему Ворон. – Хорошо, я готов согласиться с вашими доводами относительно серых кардиналов. Вот только я сильно просчитался: оказывая незначительную услугу будущему главе института, не предполагал его связь с вами. Я на полном ходу вступил в расставленные вами силки. Далее? Я готов признать себя идиотом. Только вряд ли мое признание что-либо изменит.