"Фантастика 2024-76". Компиляция. Книги 1-26
Шрифт:
— По такой погоде? Без меня, — решительно прошуршал Масдай.
— Н-нда… — кисло вздохнул волшебник, прислушиваясь к неразборчивому бормотанию Селима, то и дело заглушаемому исступленными попытками бури пробить мутный, но прочный бычий пузырь, натянутый на раму — словно кто-то ведрами с размаху швырял мелкие камушки. — И что теперь?..
— Агафон, ну ты же маг!!! — возмущенным шепотом взорвалась царевна. — И ты спрашиваешь меня, что тебе делать?! Наложи на него какие-нибудь чары отвода глаз, чтобы
— Абуджалиля бы сейчас сюда… — подавленно опустил плечи главный специалист по волшебным наукам. — Он у нас по мордам лица спец… чего уж тут упираться… хоть и кабуча еще та…
— Сходим, поищем? — едко предложила Сенька, и когда его премудрие понял всю беспочвенность своего пораженческого предложения, безапелляционно продолжила: — Давай, зри в шпору и чего-нибудь придумывай!
— А если… ему это не понравится?
— А кто его будет спрашивать? Скажем, когда у него стих готов будет. Чтобы сейчас лишний раз не отвлекать. И не пугать.
Когда Вахид по приказу своего начальника пришел за Абдурахманом и его командой, чтобы отвести их в зал состязаний, то, открыв дверь, испуганно остановился на пороге, пробормотал: «Извините, кажется, я ошибся кельей», закрыл дверь, и только убедившись, что на этом этаже келий больше нет вообще никаких, ни правильных, ни чужих, решился снова взяться за ручку.
— И-и-и… э-э-э… — красноречиво выдавил он, и несколько нервно мотнул головой в сторону Селима. — А-а-а?..
— Кхм… — сглотнул пересохшим горлом старый стражник.
— Несчастный случай на производстве, я бы выразился, — радушно вступил в беседу Агафон. — Понимаете, у господина Абдурахмана в стеклянном флаконе содержался редкий вид уладского щупальцерота, один укус которого вызывает полный отек верхних, средних и нижних дыхательных путей. Но когда господин Абдурахман открыл мешочек, в котором склянка хранилась, чтобы проверить, не пострадала ли она и ее содержимое при падении, то оказалось, что флакончик… того… приказал долго жить… и мерзкая тварь тяпнула моего добрейшего работодателя. Конечно, он успел принять противоядие, но следы… воздействия яда… так сказать… будут видны еще несколько дней.
— П-понял, — дернулась щека у ассасина, и он с трудом отвел глаза от раздутой как арбуз и синей как слива физиономии гостя (Вообще-то, примененное Агафоном заклинание должно было уводить мысли посмотревшего на лицо Селима в другую сторону. «О чем они должны думать?» — спросил маг. «Ну, о еде, может?» — предположила Сенька в такт желудку, бурчащему от хронического недоедания с утра. «О какой?» — был дотошен и неизобретателен в области банального настроенный на магическую волну чародей. «Ну, о фруктах каких-нибудь? Арбузах там? Сливах?..»). — А… говорить он… может?
— Конечно, могу! — прогундел негнущимися губами Охотник, не знающий, радоваться ему или огорчаться, что в аскетичной до неприличия келье замка клана убийц нет зеркала.
— Твердость твоего духа и решимость состязаться должны произвести благоприятное
— Значит, если бы он не мог говорить, можно было и не участвовать?.. — запоздало спохватилась из-под чадры Серафима.
— Да, — кивнул ассасин. — Только, по правилам состязания, если участник заявился, прибыл, но отказался от выступления, он подлежит суду. Приговор приводится в исполнение немедленно.
— А… Кхм. Понятно, — Серафима не стала спрашивать, какого рода приговор приводится немедленно в исполнение в клане убийц, подхватила под руку покачнувшегося Селима, и решительно сделала шаг вперед. — Пойдемте. Мой муж и повелитель горит желанием состязаться.
— Да, конечно, идем, — с облегчением отвел глаза от лица горящего желанием телепортироваться на другой конец пустыни Охотника ассасин и первым вышел в коридор.
Агафон подхватил на плечо скатанный ковер, как раньше оговорили они с Сенькой, торопливо шагнул за ними, но тут Вахид оглянулся.
— Странный ты музыкант, иноземец. Ковер взял, а инструмент свой забыл.
— Что?.. — разжались руки чародея, и Масдай грохнулся на пол, поднимая тучи своей и замковой пыли.
— Лютню я возьму, Кириан-ага, — очаровательно улыбнулась ассасину сквозь чадру царевна, поставила покачнувшегося Селима у стены, и юркнула в комнату.
«А вот это — конец…» — тоскливо подумал Агафон. — «Почему, ну почему, когда Кириан хотел купить шарманку, я пожалел денег?!..»
Вообще-то, на струнных инструментах Агафон играть умел. Когда он жил у своего приемного отца-мельника, тот на десятый день рождения подарил ему балалайку, потому что все мужчины в его семье с детства осваивали сей инструмент и славились как заправские музыканты на всю округу.
На одиннадцатый преподнес еще одну (Потому что незадолго до этого выведенные из себя душераздирающими звуками, которые юное дарование извлекало из своего инструмента, соседи тайно от мельника уговорили мальчика поменять балалайку на городошную биту и подарочный набор чушек).
И к двенадцати годам способный молодой человек, совладав с премудростями укрощения трех струн и треугольного резонатора, уже мог спокойно аккомпанировать своей бабушке, когда та пела на деревенских посиделках частушки (Потому что бабушка была, во-первых, добрая и терпеливая, а, во-вторых, и в самых главных, почти глухая).
Очень скоро на вечерках младого аккомпаниатора запомнили, оценили и, едва завидев, искренне и с воодушевлением наперебой осыпали его добрыми пожеланиями («Это опять ты?! Да вали ты отсюдова со своей трындобренькой, через пень твою да в коромысло!!!»).
К тринадцати годам музыкальная карьера Агафона закончилась так же стремительно, как и началась: заезжий купец, услышав игру мельникова сына, так расчувствовался под пьяную лавочку, что купил у него за тройную цену отцовский подарок, и еще десять рублей серебром дал за обещание — со страшной клятвой — никогда больше не брать в руки никакой музыкальный инструмент, разве только в целях самообороны.