"Фантастика 2024-76". Компиляция. Книги 1-26
Шрифт:
— Кто говорит?
— Те, кто пообщался с ними и остался в живых, полагаю…
— А кто они вообще такие?
— Орден убийц, если не углубляться в отвлекающие от сущности подробности. Некоторые из них служат правителям в качестве исполнителей секретных приговоров… не совместимых с жизнью, — не повернулся язык у Селима выговорить нависшее над их злополучными головами слово на букву «с» из почти суеверного страха накликать раньше времени.
— Масдай? — вопросительно уставилась царевна на примолкший на одной из кушеток ковер. — И это, по-твоему,
— Колдуны где?! — возмущенно потребовал ответа чародей.
Если бы это было возможным, то старый заслуженный ковер сейчас покраснел бы еще больше, чем позволял ему узор, и сконфуженно опустил глаза.
— Э-э-э… я был уверен, что это оно… училище… Типовой проект постройки… чтоб его моль съела… Перепутал… Но в прошлый раз — честное слово! — оно было где-то на этом месте… — смущенно пробормотал он и умолк, давая понять, что больше вариантов и комментариев на эту тему от него ждать бесполезно.
— Угу, на этом… — мрачно кивнула Серафима. — Только вчера встало и ушло.
Масдай обиженно шевельнул кистями, но не сказал ничего.
— Ну, и что делать будем? Чего они от тебя хотят-то, Селим, что-то я не очень понял? — волшебник воззрился на стражника, застывшего на полу, как сестрица Аленушка на бережку — с коленями под подбородком и неисправимо-скорбным выраженьем на лице.
— Они приняли нас… меня… насколько я понял… из-за кинжала того ассасина, которого ты отправила в лучший из миров, о воинственная пэри… за какого-то Абдурахмана, участника состязания поэтов-ассасинов… — убито сообщил сулейманин.
— Убийцы, которые пишут стихи?.. — заморгал недоверчиво маг.
— Да, о любопытный чародей, — закивал Селим. — Ты видел, что изображено на клейме клинка? Кэмель, крылатый верблюд, а в руках его — кинжал!
— И что это означает? — объяснение не натолкнуло любопытного чародея ни на одну идею.
— В Сулеймании крылатый верблюд — не только символ поэтического вдохновения, но и смерти, которая прибывает на нем за умершим и уносит душу его туда, куда он заслужил — в бесконечные пески забвения, в подземелья вечных мук, или на облака непрекращающегося блаженства…
— А кинжал ему зачем? И руки?
— Кто-то говорит, что кинжалом он убивает плохих поэтов…
— Логично, в копытах толком даже дубину не удержишь, не только кинжал, — согласилась Сенька. — А поэтам, опять же, стимул для роста над собой.
— …А некоторые полагают, что кинжалом — в роли скакуна Смерти — он перерезает нить жизни, чтобы его хозяин мог спокойно забрать отделенную от тела душу.
— Познавательно, — одобрительно кивнула Серафима. — А почему кинжалы ассасинов черно-красные?
— Потому что Кэмель — красного цвета, с черными крыльями.
— Концептуальненько…
— Но какое это имеет отношение к нам? — нервно и чуть раздраженно прервал экскурс в историю сулейманской мифологии и религии волшебник.
— Как ты не понимаешь, Агафон-ага?! — театрально возвел руки к сводчатому потолку кельи Охотник. — Ассасины считают, что это — не просто совпадение, а Смерть
— И что? — упорствовал в непонимании Агафон.
— Как — что?! Это — конец!!!
— Нет, — спокойно возразила Сенька. — Вот если бы они не проводили поэтические конкурсы, это был бы конец. Когда они наткнулись на нас там, во дворе своего замка. Для большей части участников встречи, по крайней мере. Может, включая и нас. Но сейчас-то всё, что нам остается — это поучаствовать в их соревнованиях, дождаться, пока уляжется буря и отправиться на поиски тех, кого стряхнуло!
— Всё?!.. Всё?!.. Всё?!.. — задохнулся от возмущения подобной примитивизацией их катастрофического положения Селим. — Да этот стих еще надо сочинить!!!
— Ну, так чего ты тут с нами разглагольствуешь?! Сочиняй скорей!
— Сочиняй?!.. Сочиняй?!.. Думаешь, о напористая пэри Севера, это так просто?!..
— Для тебя?.. — непонимающе нахмурила брови Серафима. — Думаю, что да.
— А… я… — Охотник прикусил язык, мигнул несколько раз недоверчиво, и вдруг лицо его растянулось в блаженной улыбке. — Ты… правда так думаешь?..
— Ну, естественно! — демонстративно повела плечами царевна. — Ты и стихи — одно целое, словно вода в губке: и стоит приложить лишь крошечное усилие, как они начинают из тебя литься так, что другим на зависть!
— О… Кхм… Благодарю тебя, сладкоречивая пэри, за такую оценку моего скромного дарования…
— На здоровье, — великодушно улыбнулась Серафима. — А теперь, Селим — вперед. А иначе мы поручим это дело Агафону, и будем прирезаны на второй же строчке его творения. И, зная его поэтические способности, я это их решение только поддержу.
— Ты не знаешь моих поэтических способностей, — насупился обиженный — но не слишком — чародей (Потому что он-то свои поэтические способности знал).
— Не отвлекай занятого человека, — прошипела на него Сенька, подвела старого стражника, чьи орлиные очи уже затуманились далекой дымкой страны Поэзии, к одной из кушеток, усадила лицом к окну и вернулась к другу.
— Давай пока хоть песок из одежки вытряхнем, да умоемся… — вздохнул тот.
— А пока вытряхиваем, давай подумаем, что будем делать, если в этом гадюшнике найдется кто-нибудь, кто настоящего Дуремара… Дурашлепа…
— Абдурахмана?
— Какая разница… — нетерпеливо поморщилась Сенька и договорила еще более тихим шепотом: —…знает в лицо.
Агафон побледнел, как мифический всадник крылатого верблюда, выронил из рук размотанную чалму и столбом опустился на жесткую лежанку.
— К-кабуча… об этом я и не подумал… Может, лучше драпать отсюда, пока не поздно, а?..