"Фантастика 2024-76". Компиляция. Книги 1-26
Шрифт:
И лица их было трудно назвать гостеприимными и добродушными даже после очень продолжительной тренировки.
Но если даже неизвестный слабоумный оптимист и преуспел бы в таком нелепом начинании, разнообразный арсенал, направленный группой приветствия на свалившихся им на голову гостей, автоматически сводил к нулю все усилия.
Ибо и оружие, и позы, и физиономии окруживших их людей говорили, что лозунгом сего жилища является незатейливая мудрость «Хороший гость — мертвый гость».
— Э-э-то… кто?.. — усиленно моргая, слабо попыталась приподняться
— Эт-то… они?.. — неуверенно прокряхтел Агафон, лихорадочно пытаясь нащупать среди мешанины частей тел кучи-малы порученную ему новую лютню, протирание глаз и выплевывание песка оставив на потом.
Клинки ножей, занесенные для приветственного (Он же прощальный) удара, тускло сверкнули в затянутом бурей полуденном солнце…
— Это они!!! — запорошенные пылью очи Селима расширились до предела, и рука его метнулась к поясу, вырывая из ножен трофейный кинжал.
Стражник перекатился на колени, готовый купить лишнее мгновение жизни своих друзей ценой жизни собственной…
И с изумлением увидел, как лица встречающей делегации расплылись в улыбках, а смертоносная сталь — красно-черная, как и у него — безвредно и тихо вернулась на свое место.
— Так это ты, Абдурахман Серебряный Кулак? — выступил чуть вперед человек с густой короткой черной бородой, покрывающей его лицо вплоть до глаз, словно маска из гуталина.
— Э-э-э… я… — сглотнув сухим горлом остатки песка во рту, нервно кивнул Селим, хотя испуганная душа его из пяток вопила дурным голосом: нет, это не я, прирежьте меня так, чтобы я не мучился!..
— А мы уж думали, что ты к нам не прибудешь! — покачал головой его товарищ справа.
— Я… тоже так думал… — вполне искренне отозвался Охотник.
Первый достал из-под складок плаща какую-то бумажку с привязанным карандашом, и деловито что-то то ли подчеркнул, то ли вычеркнул.
— Ты не признал своих, что ли — за оружие хватаешься? — тонко усмехнулся между тем третий.
— Вы-то своих больно признали, — недовольно пробурчала Сенька, больше всего которую подмывало спросить: «А ваши свои — это кто?»
— Мы думали… что к волшебникам… попали… — тоже ничуть не лукавя, хмуро сообщил Агафон.
— Д-да… — покачал головой первый. — В такую погодку в Лукоморье занесет — и не поймешь, пока зад ко льдине не примерзнет…
— А это кто с тобой, Абдурахман? — спохватился четвертый.
— А-а-а… это… жена моя… Салима… И наемный музыкант. Заграничный. Звать Кириан Златоуст.
— Так ты свои вирши будешь под музыку читать?! — вытаращила глаза доселе невозмутимая, как сто улиток, команда.
— Свои вирши?.. — шире их глаз открылся рот Селима, невзирая на непрекращающуюся опасность словить за секунду не меньше стакана песка.
— Ну да!
— Или ты правила состязания поэтов забыл?
— Представленные на суд жюри стихи должны принадлежать только твоему перу!
— С плагиаторами у нас разговор короткий! — сообщил первый, и все трое гостей, моментально и без дополнительных убеждений, слову его
— Д-да нет… свои… Конечно свои! — возмущенно надул щеки стражник. — Чужих стихов на дух не надо, но и своих не отдадим!.. Когда начало? Я готов!
Второй сощурился на небо, туда, где, по его мнению, должно было сейчас находиться солнце, встретил глазами лишь песочную круговерть, пожал плечами и задумчиво проговорил:
— Полагаю, часа через два. Ты успел как раз вовремя. У вас есть время, чтобы совершить омовение, перекусить, настроить ваш… э-э-э?..
— Лютню, — поспешно подсказал его премудрие.
— Да, ее… И старейшина Муталиб, — голос говорящего почтительно понизился, словно на Белом Свете уже лет сто как не оставалось человека, не ведающего, кто есть такой сам старейшина Муталиб, — даст сигнал начинать.
— Как? Сам старейшина Муталиб? Не могу поверить! — не удержавшись от ехидства, сделала большие глаза Сенька, и тут же прикусила язык.
Но люди в черном, казалось, ее неосмотрительной язвительности не заметили.
И даже напротив — приняли за чистую монету.
— Состязание восхваления кинжала — любимое детище старейшины Муталиба, — торжественно проговорил первый.
— Ибрагим, время идет, пусть Абдурахман подготовится — он и так прибыл на день позднее остальных приглашенных, — вполголоса проговорил на ухо командиру второй, и тот, кого назвали Ибрагимом, согласно кивнул.
— Пусть подготовится. Ведь меньше двух часов осталось… Вахид, проводи Абдурахмана и его свиту в отведенную им келью. А за десять минут до начала зайди за ними — сами они тут заблудятся.
— Вас понял, преподобный Икрам, — почтительно склонил голову второй. — Пойдем, гости. Надо поторопиться. Если, конечно, Абдурахман не хочет выступать со ртом и глазами, забитыми песком.
Не успела дверь крошечной комнатушки, похожей больше не на келью, а на тюремную камеру, захлопнуться за Вахидом — человеком без возраста, с любезно улыбающимся ртом и холодными мертвыми глазами — как ноги Селима подкосились, он привалился к ней, придавливая спиной, и с душераздирающим стоном съехал по гладко отполированному черному дереву на пол.
— Премудрый Сулейман… Премудрый Сулейман… Пожалей нас, грешных… За какие провинности… Премудрый Сулейман…
— Селим, колись: во что мы вляпались? — содрала с себя пропыленный насквозь балахон Сенька и тревожно уставилась на старого стражника.
— Кто это был? — спросил Агафон, нервно оглядывая окружающие их голые стены, такие же голые кушетки, наводящие на мысль о медицинском кабинете, жестяной рукомойник и маленькое, затянутое бычьим пузырем вместо стекла окошечко.
— Ассасины… — тоскливым шепотом, жалобно взирая в потолок, словно рассчитывая, что премудрый Сулейман услышит его сетования, спустится оттуда и заберет их, проговорил Охотник. — Самое их логово… Осиное гнездо… Штаб-квартира, как они это называют… на своем жаргоне… Всего по Сулейманскому полуострову их около двух десятков… говорят…