"Фантастика 2025-3". Компиляция. Книги 1-22
Шрифт:
– Ты убил всех плохих, ага? – издевательски прошипел Йеруш, скалясь, наклонил голову, будто собирался броситься вперед и прокусить Илидору горло. – И чем ты займешься теперь, победитель?
Илидор до боли впился пальцами в собственные плечи, презрительно сузил глаза:
– А должен ли я отвечать тебе, Найло?
– Нет, – эльф отступил на шаг, широко развёл руки, сделавшись похожим на встрёпанного зимородка. – Нихрена такого, конечно же. Кто я такой, в конце концов? Нихрена такого, золотой дракон, повелитель машин, важная птица!
– Это точно, – с удовольствием
– Храм едет завтра, – сухо бросил Йеруш, на миг снова оскалился, словно собирался издать рык. – Я тоже еду завтра. Успешного покорения Гимбла. Или успешного подчинения угольных драконов. Или удачи в Донкернасе. Если решишь разнести там всё по камню, плюнь за меня на макушку Теландону, а то он был в отъезде, когда я уезжал. И, надеюсь, тебе никто не оторвёт крылья, когда ты будешь заниматься всеми этими бесчинствами на своём новом пути!
Йеруш развернулся, и его колени на миг разъехались, словно ноги хотели отломаться от тела, а потом он, сильно наклонившись вперед, понесся по направлению к Храмовому кварталу.
– Ты сказал «Не оторвёт крылья»? – крикнул ему вслед Илидор. – Ты наверняка оговорился, Найло!
Эльф, не замедляя шага, вскинул руку в понятном жесте. Дракон расхохотался и смеялся еще долго-долго, запрокинув голову и раскинув руки, кружился, глядя на потоки лавовых рек, пока их мельтешение не слилось перед глазами, а потом Илидор стоял один на пустой улице, между двумя каменными скамейками, просто стоял и смотрел вверх, а его глаза казались оранжевыми, и что-то блестело в них, только вовсе не весело и не задорно, как можно бы было подумать.
Три дня спустя, в предрассветной серости, дракон поднялся высоко-высоко в небо, туда, где могли бы плыть облака – но утро выдалось ясным. Он вытянулся золотистой лентой, сияющий от кончика носа до кончика хвоста, вытянулся и полетел туда, куда выбрал лететь. У дракона было совершенно восхитительное настроение, потому глаза его сияли особенно ярко, а голос был чист и силён. Возможно, дракон пел громко, а возможно, тихонько, себе под нос – никто не мог знать наверняка, потому что этим утром он был совсем один в огромном небе, на большой-большой высоте, среди потоков холодного воздуха, который жадно ловили изголодавшиеся по полётам крылья.
Но если бы кто-нибудь оказался рядом с ним в это утро, он бы обязательно понял, о чём без слов поёт Илидор: о предназначении, которого нет, и о выборе, который волен делать каждый смертный, а ведь драконы тоже смертны; и что самое чудесное на свете – быть драконом, который из всех возможностей, лежавших перед ним, выбрал лучшую: раскинуть крылья и упасть в небо, как в воду.
Да, просто раскинуть крылья, упасть в небо и полететь – далеко-далеко, навстречу огромному лесу, шёпоту тумана в росистой траве и рыжему рассветному солнцу, которое отражается слепящими блестками в золотых драконьих глазах.
Лазаренко Ирина
Дракоморте
Интродукция
Целое есть нечто большее, чем простая совокупность составляющих его частей
(поговорка гномов-механистов
Вскоре после рассвета, едва роса успела просохнуть на листьях калакшми, в дом лекаря-грибойца притащили истекающего кровью чужака.
— Волки порвали, — шептали стражие, сгружая бессознательное тело на больную кровать — широченный пень с углублением, выложенным целебными травами и накрытым бархатистой шкурой олешка-двухлетки. — На северной кромке грибницы лежал. Мы с проутренним дозором пошли, а тут он. Помрёт, видать, а?
Лекарь, подвижный старикан, похожий на высохшее сливовое дерево, шустро зажигал огни в плошках, нашёптывал им что-то, косил серо-стальным глазом на больную кровать.
С первого взгляда на порванного волками человека, в утренней серости, лекарь было решил, что перед ним эльф, из тех, которые частенько приходят со своим товаром в эту часть Старого Леса. Раненый был похож на эльфа. Волосы золотые, волнистые, блестящие, не утратившие своего блеска даже спутанными и грязными, с забившимися в них листьями и сухими травинками. Скулы высокие, чисто эльфские, излом рта — вредный, а нос эдакий тонко-аккуратно-воинственный — словно созданный, чтобы совать его куда не следует. Однако нет, не эльф — человек, через мгновение понял лекарь: из-под волос виднелось обычное человеческое ухо.
— Торговый охранник, видать, — бухтел один из стражих. — В обход башни шли, видать. Там в ночи чего-то творилось.
Чужак лежал недвижимо и тихо, наполнял лекарню запахом крови, псины и смерти. Полотняная рубашка — вся побуревшая, лишь по подолу ясно, что прежде она была серого цвета. Правая рука вывернута в плече, лежит на шкуре олешка, словно отдельная, чуждая вещь. Левое бедро распорото-разворочено, влажно чвякает мясом с подсыхающей коричневой коркой, над правым коленом — покусы, превратившие плоть и штаны в одну сплошную тошно блестящую, бугристую кашу. Короткие полы плаща изорваны в лоскуты и покрыты коркой крови, которая выглядит чёрной на коричневатой ткани, не то кожистой, не то мелкошерстистой, не разобрать.
— Помрёт, видать, — скорбно твердил другой грибоец. — Совсем волки ошалели се-году. Верно говорит старца Луну: как пришли в Старый Лес жрецы, так раскололась наша жизнь надвое и природа-матерь озлилась, и взбурлила Река Крови. Всё жрецы, жрецы Храма Солнца, что пришли от гномских гор…
— Цыть, — велел лекарь, твёрдой рукой поправил последнюю плошку и шепнул что-то, направляя огонь. Движения лекаря были быстры и скупы, суставы хрупали и поскрипывали, словно старик и впрямь был сделан из сухого дерева. — Поможайте лучше. Рубаху срезать надо, плащ снять.
На пару мгновений лекарь завис над больной кроватью, воткнул свои цепкие серо-стальные глаза в бессознательное тело, кивнул каким-то мыслям.
— Настой спиртянки, резать и шить, кроветворница и дурмина.
Отступил к полкам, что висели как попало на изогнутой стене дерева-дома подле западной двери, зазвенел там склянками.
Стражие вздохнули и подступили к постели. Один потянул было рваную полу плаща и тут же с ойканьем отпрыгнул.
— Она шевелится!
— Руки протри, засранец! — рассердился лекарь. — Куда немытыми до ран полез! Для кого чистотелка в миске на входе стоит?