"Фантастика 2025-51". Компиляция. Книги 1-26
Шрифт:
— Мам, не беспокойся за меня.
— За тебя я не беспокоюсь, — говорит она. — Я беспокоюсь за себя.
Все думают, что у нас одни корни. Общая кровь. Ну и пусть так думают дальше. Будь у них лопата и искреннее желание покопаться в чужой жизни, они сразу бы всё откапали. Копни поглубже — и вот совсем разные корни. Два разных растения, одно из которых отравит своим ядом, чуть коснись его шипов.
Не знаю, от бога она или от дьявола, но она прекрасна. Цветёт, благоухает. И этот вафельный халат не в силах скрыть её прекрасную фигуру. Она хороша. Богиня, сучка,
Плевать мне на её мужиков, как на новых, так и на старых.
Поглаживая себя по голове, она спрашивает меня:
— Тот мужчина, — её голос дрожит, — в белой майке… он долго шёл за тобой?
— Я никого не видел.
— Я видела…
Моя мать — тот еще параноик.
Ненавижу ездить с ней в автобусе. Когда мы заходим в душный салон жарким июльским днём, всё мужское внимание наше. Если какой-то мужчина начинает движение в нашу сторону, протискивается, встаёт рядом, — мы немедленно уходим. Уходим в конец или стремительно покидаем автобус на следующей остановке. Рядом никому нельзя стоять. Нельзя дышать. Нельзя мечтать. Я только мог догадываться, что происходило в головах этих мужчин. Позы, в которых они её желали. Их влажные языки. Их пальцы, жадно хватающиеся за груди.
У всех на уме одно.
Ненавижу ездить с ней в метро.
Ненавижу ездить с ней в такси.
Я ненавижу длительные поездки в поездах…
Она сводит меня с ума. Её забота. Её родительский контроль. Её опека. Её постоянное желание отвезти меня в психдиспансер на очередное ненужное обследование.
— Тот мужчина, — говорит она, — в белой майке, он шёл за тобой.
— Я никого не видел.
Она продолжает стоять, даже когда солнце скрывается за высоким домом напротив. Вглядывается сквозь пыльное стекло, рассматривает прохожих, гуляющих с собаками на детской площадке. Смотрит на детей, качающихся на качелях. И только с приходом чернильной тьмы её душа успокаивается. Но это только с виду.
Она отходит от окна. Запирает входную дверь на цепочку, на два замка, на щеколду, ручку подпирает стулом. Будь у неё противопехотная мина — стояла бы в коридоре, взведённой лицом к врагу. Лицом к опасному миру. Хватит ли всех мин в мире, чтобы их установить против целого мира?
Развернуть лицом к миру.
Будь у неё возможность видеть в темноте — стояла бы у окна сутками напролёт.
— Тот мужчина, в зелёной майке, он держал тебя за руку?
— Никто не держал меня за руку.
Чем дальше — тем хуже. Тем мужчины ко мне ближе. Тем этот манекен старался стоять дольше. Откуда она находит силы?
Страх укрепляет?
Это произошло неожиданно. Она распахнула оконную створку и поставила стул у окна. Даже когда я вошёл, она не встала. Молча сидела. Не предложила пообедать. Не заставила уроки делать. Всё её внимание было сконцентрировано на неодушевлённом предмете. На куске чёрного пластика с круглыми стёклышками. И через этот чёрный пластик, смахивающую на видеокамеру, она с любопытством взирала на весь двор. Водила камеру то влево, то вправо. То жала клавиши на корпусе.
Она стала другой. Бодрой. С глаз смыли пелену страха, лицо искусно подтянули тугими нитями уверенности. А её волосы! Впервые на её голове я увидел аккуратный пучок чистых волос, скрученных в узел.
Она прекрасна.
Богиня.
Три ночи к ряду она стояла у окна. Смотрела, ела, пила. Ходила ли в туалет? Я не слышал.
Зато услышал телефонный разговор, в котором она спросила у незнакомца: «как записать?». Она кому-то звонила, этого кого-то хвалила, говорила ему: «спасибо». Затем ткнула пальцем в камеру и радостно заверещала: «получилось!».
Три дня я не могу заснуть. Не спит она — не сплю и я. Всё жду. Жду, когда же она свалит с кухни. Уйдёт спать. И вот, долгожданный день настал.
На четвёртый день она была спокойна. Включила мать. Мы, наконец, пожрали. Черная коробочка продолжала взирать своим окуляром на наш убогий двор. Что же там она разглядела? Или кого увидела? А может, всё наоборот? Именно, что она ничего не увидела и никого не нашла?
Когда она уходит спать, я тайком пробираюсь на кухню. Боюсь её разбудить. Боюсь обесценить те дни ожиданий, что я провёл в кровати, уставившись в потолок.
Вот она — чёрная коробочка. Чудо камера. Творец спокойствия в моей угрюмой жизни. Я становлюсь рядом, как моя мать. Рассматриваю камеру. Обычная, чёрная. Справой стороны четыре резиновые кнопки образуют узнаваемую форму в виде креста. Нажимаю — ON. Раздался писк. Внутри камеры что-то щелкнуло пару раз и тут же из резинового окуляра мне в грудь ударил лучик света. Я наклонился к камере. Поднёс глаз к резинке видоискателя. И ничего не разобрать. Сплошная темень. И что там мать могла увидеть? Совсем спятила.
Я сажусь на стул. Надо идти спать, но я так перевозбуждён, что готов просидеть здесь хоть до утра. Глаз сомкнуть я не смогу. Посижу еще.
Я осмотрел двор. Сквозь распахнутую створку с трудом проглядывался силуэт качелей, деревянной песочницы. Прогуливающиеся по улице люди были похожи на бесформенные пятна краски на асфальте возле окрашенной стены. И как только одно из этих пятен встало напротив камеры, в кухне произошло чудо. Из видоискателя на стену ударил белый лучик света. Любопытно.
Прильнув к камере, я понял, что мать в полном порядке. У меня перед глазами горел экран. На черно белой зернистой картинке я смог различить очертания черных качелей, серой песочницы. А когда появилось белое пятно, в нём я без труда узнал человека, гуляющего во дворе. Вот он замер, поднёс руку к голове. Его грудь надулась, а после, он швырнул что-то на землю. И это что-то горело крохотным белым кружком. Я посмотрел в открытое окно. Там на детской площадке, возле скамейки валялся догорающий окурок. Красная точка уголька была чуть заметна, но через эту камеру её можно было разглядеть за километр! Тогда я еще не знал о существовании таких крутых штуковин как тепловизор. Для меня это была чудо-камера. Всевидящее око.