Фантастика. Журнал "Парус" [компиляция]
Шрифт:
Только руки с каждым разом все больше и больше дрожат, и отдыхать приходится дольше. Но пока везет. Пока.
Часов через шесть, мокрый до нитки, исцарапанный, уставший, но живой и по этому поводу очень собой довольный, он добрался до поросшей густым кудрявым кустарником лощинки. Дальше соваться не стоило, тут знакомый участок кончался. Что там напридумывали соседи, только им одним известно. Хватит испытывать судьбу, пора возвращаться.
Он ничуть не удивился, увидев на дне лощинки две свежих выжженных полосы, и там, где полосы пересекались, еще слабо дымились какие-то лохмотья.
— Идиоты. Какие же идиоты, — без сожаления, просто констатируя факт, пробормотал он и потянулся за сигаретами.
И услышал
— Правее! По самой кромке! — не выдержав, закричал лейтенант. — Идиот! Какой идиот, там же наверняка есть пулеметы.
Тот, внизу, на советы лейтенанта реагировал очень странно, словно задавшись целью делать все наоборот, и поперся прямиком к обугленным лохмотьям.
Лейтенант громко выругался и отвернулся. Хочешь подыхать — подыхай, я в этом не участвую. Какое мне до всего этого дело?!
Огнеметы молчали, этому типу страшно везло. Может быть, не такой уж он идиот. Лейтенант не выдержал и обернулся. На дне лощинки все еще шевелились кусты, и там, где они были гуще, движение замедлилось. А потом тот, внизу, все еще невидимый, заметался вдруг из стороны в сторону, окончательно потеряв ориентацию или способность соображать. Наверняка какой-нибудь из датчиков уже засек его и вел, и стоит ему появиться в поле действия другого датчика, как ударят пулеметы или огнеметы. И ничего нельзя было сделать.
Наконец этот тип, внизу, принял решение, самое дурацкое из всех возможных — пополз по склону вверх, прямо к тому месту, где, спрятавшись под деревом, стоял лейтенант.
Звуки, издаваемые им, стали слышнее, теперь было ясно, что это сдавленные всхлипывания.
Лейтенант стиснул зубы и ждал. Отвернуться у него уже не было сил. Но вот кусты метрах в пяти от него раздвинулись, и из них показался ребенок, мальчуган лет пяти-шести, одетый в грязный синий комбинезон и такого же цвета каскетку. Обеими руками он тер себе глаза, размазывая по щекам грязь и слезы.
Лейтенант опомнился, только услышав слабый характерный щелчок и тихое гудение сервомоторов.
— Стой! — заорал он и прыгнул, на мгновение опережая пулеметную очередь.
— А зачем, я, собственно, все это делаю? — выбравшись из последнего шурфа, спросил лейтенант у мальчика. — Я не знаю. Может быть, ты знаешь?
Мальчик ничего не ответил, он вообще ничего не говорил и, как подозревал лейтенант, не слышал. Устроившись на ящике со взрывчаткой, он деловито и сосредоточенно одну за другой опорожнял расставленные перед ним банки консервов. Покончив с очередной банкой, он с сожалением отставлял ее в сторону и принимался за следующую, не снижая темпа.
— Я думаю, дети в твоем возрасте не должны столько есть, — с сомнением проговорил лейтенант. — С ними от этого что-нибудь может случиться. Хотя откуда мне знать, сколько должны есть дети в твоем возрасте и что с ними может случиться? Ты нигде не видел пассатижи?
Мальчик оторвался от банки и поднял на лейтенанта огромные, не по-детски серьезные глаза. От взгляда ребенка, ждущего, испытующего, непонятного, взрослому вдруг стало не по себе.
— Ты чего? — пробормотал он. — Наелся? Ну что ты на меня смотришь, будто ждешь чего-то, а? Ты пассатижи не видел? Да вот же они!
Лейтенант взял лежавшие на виду пассатижи, моток провода, коробку с детонаторами и пошел к Стене. Спиной он чувствовал взгляд мальчика, и это его беспокоило. Странный ребенок. Чей он, откуда? Как оказался на полосе?
Лейтенант принялся устанавливать детонаторы, и мальчик внимательно
— Ну вот, осталась сущая ерунда, — сказал лейтенант, один за другим ловко вставляя детонаторы. — Это уже и не работа вовсе — развлечение. Ты знаешь, малыш, я ведь всю жизнь был подрывником. Это у меня в крови, честное слово. Расчеты и формулы я никогда не уважал, хотя без этого нам никак нельзя. Просто смотрю на здание, гору или вот эту стену, и она уже не стена, не гора и не здание, а просто объект. Я смотрю и вижу, где нужно заложить заряд и сколько взять взрывчатки, чтобы все было так, как я хочу. Такие дела… Тут, малыш, нужно чувствовать, никакие формулы не помогут, формулами потом все можно проверить. Чувствовать, в этом все дело. Понимаешь, малыш, нам как-то рассказывали в лицее, забыл, как называется… в общем, все всегда хочет рассыпаться. Что бы ты ни строил, как бы ни сцеплял гвоздями или цементом, или еще как-нибудь, все хочет рассыпаться. А я только помогаю. Вот смотри — Стена. Хорошо ее строили, крепко, навсегда. А знаешь, чего ей больше всего хочется, а? Рассыпаться! Тут только подтолкнуть, помочь немного, выкопать шурфы, заложить взрывчатку, вставить детонаторы, протянуть провода, подсоединить к динамо, повернуть ручку… А знаешь, малыш, если ты согласен, я берусь сделать из тебя отличного подрывника. Ты хорошо начинаешь. А знаешь, что я взорвал первое? Собачью конуру! А ты сразу — Стену. У тебя большое будущее, малыш, да еще с таким взглядом…
И ты молчаливый, это тоже хорошо. Болтливость — последнее для подрывника дело. Это я из-за тебя сегодня разговорился, вообще-то из меня слова не вытянешь, потому она и ушла от меня… И почему людям нужно все объяснять, зачем? И так понимать должна, что я сам себя ради нее взорвать готов! Должна была понимать… Не поняла… Наверное, тот, толстобрюхий, ей больше сумел объяснить. Э-э-э, да ты уже спишь, приятель!
Лейтенант закончил возиться с детонаторами, подсоединил провода и, подняв ребенка на руки, пошел к заставе. Мальчик тихонько сопел, доверчиво прижавшись к лейтенанту, в грязной ручонке была зажата большая солдатская ложка.
— Лихо ты с двухнедельным пайком расправился, малыш. Еще бы после этого не уснуть, я бы тоже уснул… И откуда же ты взялся?
Время от времени лейтенант оборачивался и смотрел на тянущуюся за ним черную нитку провода.
— Только бы не обрезал кто-нибудь. С них, идиотов, станется…
Он уложил мальчика на свою кровать, и тот, свернувшись калачиком, задышал ровно и глубоко. Сам лейтенант сел к столу и принялся зачищать концы проводов.
— Сейчас вставим их в клеммы таймера, — негромко говорил он, комментируя свои действия. — Затянем… вот так. И готово, малыш… Теперь только время установить и рычажок повернуть.
Он закончил свою работу, откинулся на спинку и закурил.
— А это даже хорошо, что ты ничего не слышишь, — сказал он. — Отличным будешь подрывником. И уши зажимать не надо. Вот не говоришь ничего — это плохо. Объяснил бы мне, чего им всем надо? Чего они там не видели, за горами? Пустыни? Видел я эту пустыню, песок и песок, ничего особенного, такой же, как у моря. Вниз я, правда, не спускался, но на той стороне бывал не раз. Фазаны там, не поверишь, побольше тебя будут, и людей совсем не боятся… Из-за них я и на гауптвахту угодил. А в Городе за это меня бы просто казнили… смешно. Посмотрел бы ты на физиономии адептов, когда они приезжали к нам и поднимались в перископную! Смех, да и только. Ведь сами же сказали — нельзя. Я ведь тоже чуть было в послушники не подался, но как представил, что на посвящении придется ногу себе ломать, а потом хромать всю жизнь… Нет, приятель, это не по мне. Насмотрелся я на них досыта. Ручонками за окуляры уцепятся и аж дрожат, так им на Пустыню посмотреть охота. Да ведь нет там ничего интересного. Вот если перейти через нее… Да разве перейдешь?