FANтастика

Пинчук Ольга

Женщина наклонила голову в знак грустной признательности.

— Я благодарна вам за все, что вы для меня сделали.

И купила много тонкой белой лапши, потому что лапша казалась фарфоровой и светилась так же, как кожа девушки-продавщицы.

Таким образом, для женщины началось новое время — время, когда она неустанно искала себе мужа.

Но никто из тех, с кем она об этом заговаривала, не соглашался стать ее мужем, даже на время, даже из притворства. Напрасно она уверяла, что ее не будут раздражать ни громко включенный телевизор, ни привычка

хлебать суп прямо из кастрюли. Она даже охотно соглашалась с тем, что ее муж будет тратить в полтора раза больше, чем зарабатывает, — ничего не помогало. Одних мужчин отпугивала ее прямота, других — ее манера красить зубы синей или оранжевой краской, третьих — ее хвост.

И в конце концов она снова отправилась на рынок.

Там уже не было фарфоровой девушки, продающей лапшу, но нашлось много других интересных людей. И женщина снова всматривалась в лица, пока не заметила одно, которое почему-то привлекло ее внимание.

На сей раз из всех продавцов женщину заинтересовала худенькая старушка с тонкой, обвисшей кожей. У старушки было лицо печальной аристократки, чьи сыновья погибли на войне, и руки крестьянки, чьи сыновья постоянно голодны и требуют еды.

Она продавала разноцветные пакетики.

Женщина подошла к ней и, памятуя о том, как надлежит вступать в беседу, вежливо проговорила:

— Здравствуйте.

Старушка молча посмотрела сквозь нее тусклыми глазами и ничего не ответила.

Женщина поняла, что поступает неправильно. Очевидно, законы разговоров со старушками совершенно иные, нежели законы разговоров с фарфоровыми девушками.

Поэтому женщина попробовала еще раз.

Она сказала:

— Извините. Что вы продаете?

Старушка медленно перевела взгляд на свои пакетики, потом шевельнула синеватыми губами и очень тихо прошелестела:

— Всё.

— Всё? — обрадовалась женщина. — Совершенно всё?

— Всё, что угодно для души, — повторила старушка.

Женщина была отважна и не побоялась верить своей удаче. Она рассмеялась и несколько раз звучно хлопнула себя по бокам.

А старушка быстро перебрала пальцами свои пакетики, как бы проверяя: не упустила ли она чего-нибудь и не солгала ли по случайности: вдруг у нее чего-либо из потребного для души не окажется?

Разворошенные пакетики лежали на прилавке такие заманчивые и яркие, и они были похожи на очень большие почтовые марки.

Женщина взяла один.

— Там внутри что-то очень маленькое, — заметила она, пощупав.

— Семена, — пояснила старушка.

— А для чего они? — Теперь женщина совершенно не опасалась, что старушка замолчит и не захочет ей больше отвечать, хотя, конечно, ожидать можно было чего угодно и в любой момент.

— Семена мы обычно сажаем в землю, — сказала старушка. Каждое слово прорастало на ее губах неспешно и терпеливо, как маленькое семечко. — Мы сажаем их в землю и ждем, пока они прорастут. Их нужно поливать, за ними нужно ухаживать. И тогда они вырастут и станут спелыми.

— А что вырастет? — жадно спросила женщина.

Старушка

посмотрела прямо ей в глаза. Глазки у старушки были выцветшие, водянистые, но зрачок — очень твердый, сжатый в единую точку. Женщина подумала, что так выглядела бы бездна, если бы ее скрутили и сунули в наперсток.

— А что посадишь, то и вырастет, — сказала старушка. — Что угодно для души.

Женщина быстро взяла четыре пакетика и показала ей, держа их на ладони. Старушка пошевелила губами, назвала цену, и женщина ушла.

Еще она купила большой деревянный ящик, выкрашенный поверх заусениц зеленой краской, и посадила туда четыре семечка из четырех разных пакетиков. Два семечка были дочками, один — улыбчивым сыном, а последнее семечко женщина посадила просто так, ничего не объясняя и не загадывая: что вырастет, то вырастет, лишь бы это был ребенок.

* * *

Тут Аргвайр замолчала и посмотрела на свою доченьку. Девочка уткнулась макушкой матери в колено и давно уже спала. Белое, похожее на подушку лицо дочки-подменыша было безмятежным, мокрые губы улыбались. Аргвайр наклонилась и поцеловала девочку в лоб.

Аргвайр была троллихой очень знатного рода, о чем легко было догадаться при первом же взгляде на нее. Свои темно-синие волосы она разделяла на длинные пряди, каждая из которых оканчивалась золотым бубенцом. Ее лоб украшал узор из золотых бусин, приклеенных к смуглой коже. Ослепительно синяя краска подчеркивала плавную линию раскосых зеленых глаз, а белые вертикальные полосы рассекали пухлые бледно-розовые губы.

Мы не будем обсуждать здесь хвост Аргвайр, потому что на данных страницах подобная тема представляется весьма неуместной. Но поверьте на слово — хвост у этой троллихи имелся, и она хорошо соблюдала его.

На ее землях трудились сотни работников. Все они были весьма усердными и толстыми.

Аргвайр обитала в просторном и ярком шелковом доме, возведенном посреди огромного фруктового сада. В своем шатре она хранила великое множество расчудесных вещичек. Все они лежали в сундуках с незапирающимися крышками и в шкатулках, что стояли вдоль дышащих шелковых стен, и были развешаны на стенах, и разложены на коврах, что Аргвайр расстилала на земляном полу своего жилища.

Дочка-подменыш любила рыться в этих сокровищах, но она мало что понимала. Она была человечком, ребенком каких-то безвестных крестьян. Знатная троллиха никогда не попрекала ее этим.

Иногда Аргвайр тайком пыталась представить себе, как выглядит ее собственная, родная дочка, которую у нее забрали, обменяв на эту, теперешнюю.

Родная дочка Аргвайр небось похожа на звереныша — темнокожая, быстрая, с яркими глазами, ленивая и злобная, настоящий тролленок. И глупая крестьянка бранит ее с утра до вечера: «Моя-то настоящая дочка беленькая, а ты черна, как головешка, моя настоящая дочка ласковая, а ты так и норовишь укусить». И она бьет ненавистную маленькую троллиху и заставляет ее трудиться с утра до вечера.