Фантазерка

Нестерова Наталья Владимировна

– Все понимаю, дядя Егор. Но уже подключились массмедиа.

– Кто?

– Пресса и телевидение. Ждут нас у детской больницы, просили вас с тетей Людой привезти, крупным планом дать интервью и так далее. Вы только не смущайтесь, когда на вас свет из прожекторов наведут и диктофоны в лицо тыкать станут. Меня просили — чтобы естественно, без зажатости, чтобы я вас подготовил.

Хотя Егор только что сам себя назвал героем, публичной славы он не желал. Прежний опыт общения с журналистами был плачевным. Давно, в советские времена, пигалица-практикантка

из заводской многотиражки ославила его на все предприятие. Во время интервью Егор ей толково разъяснил, как повысилась производительность труда благодаря его маленьким, но толковым изобретениям. А девица в заметке развела охи-ахи, написала, что Егор Попов болеет душой и сердцем за каждый напильник или отвертку. Вот ребята и потешались: «Эй, кто напильник бросил? У Егора душа заболит».

Позже, когда власть на комбинате менялась через каждые полгода, Егора делегировали по телевидению выступить, просветить общественность, донести мнение рабочего класса. Ничего он не донес, только опозорился. Впал в ступор под светом юпитеров, а тут еще гримерша кисточкой ему физиономию запудрила. Егор так оробел, что забыл, как маму-папу зовут. Экал-мэкал, «между нами, девочками» все время на язык просилось.

И в итоге выдавил:

– На предприятии происходит настоящая порнография.

В эфир, конечно, Егор не попал. Запустили выступление очередного временщика-директора, который соловьем пел, то есть бессовестно врал про светлые перспективы комбината.

Егора массмедиа хуже ОМОНа разозлили.

– Уходи, Михаил, — потребовал он. — По-хорошему уходи. Скажи тем, у больницы, что представления не будет.

– Дядя Егор…

– Ша! Я сказал! Клуб веселых и находчивых из своей семьи делать не позволю. Ты меня знаешь? Между нами, девочками?

– Влетит мне по первое число. Га-га-га. Начальник на мыло изойдет, он перед прессой стелется. Ладно, переживу. Закон законом, а силой отбирать у людей младенца, которого они спасли, не по-божески. Дядя Егор, между нами, га-га, девочками, если вы подкидыша усыновить захотите, то вам столько инстанций предстоит, документов, справок всяких собрать — замучаетесь.

– Не твоя печаль. Иди, Мишка, охраняй общественный порядок.

Закрыв за милиционером дверь, Егор почему-то заперся на все замки. Вернулся в комнату, постучал в спальню.

– Эй, за баррикадами! Выходи! Ушли они, ушли, не бойся. Давай поговорим спокойно, взвесим «за» и «против»…

Взвесить ничего не удалось, потому что Егор отвечал на звонки. Домогались журналисты, сначала низшего звена, потом руководящего.

Выглядело это так.

– Здравствуйте, с вами говорит редактор областного телевидения. Мы хотели ли бы взять у вас интервью, о том, как вы нашли ребенка…

– Без комментариев! — бросал трубку Егор.

– Добрый вечер! Это шеф-редактор с телевидения. По поводу информации о найденном на мусорнике…

– Без комментариев!

– Вас беспокоит зам гендиректора телевидения…

– Без комментариев!

– Центральное телевидение, Первый канал…

– Без комментариев!

И газетчики названивали, из центральной и местной прессы.

Люда с

ребенком сновала туда-сюда, кормила, купала малыша, а Егор знай твердил в трубку: «Без комментариев!» И так до ночи, пока не догадался выдернуть шнур телефона из розетки. Жена хранила обиженное молчание, но пельмени Егору все-таки сварила. Людмила не спускала с рук ребенка, точно великую ценность носила.

Но на следующий день Люда бойкот прервала. Потому что случилось такое, что про любые обиды забудешь.

Не дозвонившись мужу по сотовому телефону (Егор был в цехе, где из-за грохота станков звонка не слышно), Люда ничего лучше не придумала, как позвонить к себе в отдел кадров.

– Девочки! — попросила она. — Найдите Егора, хоть из-под земли.

Он мчался по коридору заводоуправления и проклинал себя. Умер пацан, умер несчастный, лапки кверху. Какого лешего вчера заартачился? Не отдал малыша в больницу, там бы отходили… Идиот, кретин! Сам спас и сам погубил.

Вместо «да?», «алло!» или «слушаю?» Егор шумно не то выдохнул, не то простонал в микрофон:

– А-а-э-э?

– Егор, ты?

– Ды-а…

– Егор, у меня молоко пришло!

– Какое молоко? Куда пришло?

– Женское, в грудь.

– Тебе в грудь молоко? — растерянно переспросил Егор.

– Да, ты представляешь?! У меня еще вчера так все налилось, окаменело, а сегодня закапало. Конечно, пока мало, ребенка накормить не хватит. Егор, теперь ты веришь, что младенца нам Бог послал?

Егор не отвечал, у него язык отнялся.

А Люда быстро говорила:

– Телефон Веры Петровны нашла, это педиатр, которая Димку и Аню лечила. Она уже старенькая, а дочь ее, Веры Павловны, тоже детский врач, но в другом районе работает. Симпатичная, не то что мымра, которая к нам приходила. Светлана Владимировна пришла, осмотрела и малыша, и меня.

– Кто это Светлана Владимировна? — Егор не поспевал за торопливой речью жены.

– Дочь Веры Павловны, я же тебе говорю! Хороший педиатр.

– Люд, не может быть у тебя молока, по науке и вообще. Ты говорила — климакс. Вдруг это болезнь какая?

– Не болезнь, а описанный феномен.

– Чего?

– Светлана Владимировна сказала: феномен, но описанный наукой. В Латинской Америке у одной бабушки, когда ее дочь, в смысле мать ребенка, погибла, от переживаний стресса молоко пришло, и бабушка выкормила внука. У меня тоже знаешь, какие переживания!

Егор про кормящую бабушку из сумбурного объяснения Люды мало что понял.

– Я и сама подозревала, — продолжала Люда выдавать поразительную информацию, — а Светлана Владимировна подтвердила. Егор, ребенок не русский.

– А чей? — глупо спросил Егор.

– Восточный. Таджикский или узбекский. Но мне без разницы, хоть негр. Куколка, маленький, золотко, просыпается. Газики отходят. Слышишь, пукает?

– Люда, это черт знает что!

– Да, Егор. Я почему звоню-то. Репортеры атакуют. И по телефону, и в дверь звонят. Егор, мне страшно! Чего им всем надо? В окно видела: дворничиха перед камерой выступает. Егор, что она наговорила? Егор, отпросись, возьми отпуск за свой счет, лети домой, спасай нас!