Фантазеры
Шрифт:
— Насчет оды ты изобретаешь. А первокурсники совсем другое дело.
— Ода не изобретение, а гипербола. А ребята здесь такие же самые, хотя у них на полупогончиках нет ни якорей, ни белого канта. Они кончали те же школы или техникумы, но пролетели на конкурсе в институт и теперь с первого дня считают, сколько времени осталось до демобилизации.
— В том-то и дело, что они дни считают.
— А ты не считал дни до отпуска?
— Считал, но по-другому! Я не могу еще толком сформулировать, но по-другому. Есть у меня такой Чернилов, невысокий крепыш. Бывает, вхожу в кубрик, всех вижу, а его нет, не вижу. Зато
— Опять все усложняешь. На флоте есть устав, и он регламентирует человеческие отношения. Не жди жизни у водопада.
— Уже не жду, а веду жизнь Диогена.
— Диогена?
— Да, только бочка у меня металлическая, и по ней все время лупят кувалдой.
— Понятно. Идет сборка ладьи великого викинга.
— Ты удивительно догадлив, Клемаш… Ты посмотри на здешние березы, почти над землей стелются, и какой ствол гнутый.
— Я-то думал, пойдем в сопки, и мне командир БЧ с господствующей высоты покажет оперативный простор, на котором предстоит действовать его лодке. А он про березы… Знаешь, чему я рад?
— Чему?
— Что лодка пока еще стоит на стапелях.
— А как мы устаем…
— И все-таки хорошо, что лодка на стапелях. И хотя я, как представитель центра, должен бы мечтать о том, чтобы она как можно скорее ушла в свой первый поход, хочу, чтобы она здесь простояла подольше.
— Почему?
— А вдруг ты за это время повзрослеешь?
Наст прихватило морозом и слегка припорошило свежим снегом. Юрий и Клемаш скользили рядом, не связанные лыжней. Длинный пологий склон тянулся, казалось, до самой бухты. Перехватив посредине палки, они, словно два конькобежца на огромных коньках, начали разгон. Доватор вырвался вперед и, не сбавляя скорости, резко затормозил у высоких валунов у самого края берега. Клемаш подлетел следом, и они остановились, прислонившись друг к другу плечами, и смотрели, как вздрагивает вода от винта пробегающего катера.
— Так ты думаешь, мне нужно повзрослеть? — задумчиво спросил Доватор.
— Думаю, нужно.
Ночью раздался стук в дверь. Доватор вскочил.
— Через десять минут вы должны быть на пирсе, — сказал оповеститель и исчез в темноте.
Выскакивая из подъезда, Юрий Евгеньевич заметил, как впереди мелькнула серая шубка Татьяны Сергеевны. На пирсе офицеры подлодки стояли плотной группой. Доватор подошел к ним и только тут увидел, что недалеко от воды стоит еще одна группа. Скользнул прожектор, блеснуло золото адмиральских звезд на погонах.
— Возвращаются лодки, — сказал старпом с легкой завистью.
— Возвращаются наши субмарины, — уточнил капитан второго ранга Теплов, употребив почему-то слово, принятое на флоте в начале века. — Не волнуйтесь, молодые, на вашу долю хватит.
Их ждали, но они возникли неожиданно, словно выпрыгнули из темноты. Команды замерли на палубах. Подлодки почти бесшумно скользнули к пирсу.
Юрий Евгеньевич уже давно знал из тех неизвестно откуда возникающих разговоров, что команды успешно выполнили задание. Казалось,
Командир медленно сошел по трапу, вскинул руку к козырьку:
— …Задание выполнено.
Волна пошлепывает по пирсу. Короткое:
— Служу Советскому Союзу.
Рукопожатия. На черном блеск пуговиц. И в эту строгую суету, регламентированную уставом, ворвалась серая шубка. Она припала к шинели командира отряда. И черные шинели отодвинулись. И казалось, что на пирсе остались только двое: моряк и женщина, которая его ждала. Только Доватор от растерянности был невдалеке, и только он услышал шепот:
— Мне позвонили пятнадцать минут назад. Сказали, если хочу, могу встретить. Мне сначала показалось нехорошо перед остальными женами: ждали вместе, а встречаю одна… Хотела не идти, только не смогла… У нас говорят, тебе адмирала дадут.
— Не это главное, — прозвучал усталый голос.
«Не это главное». Эту фразу, сказанную вконец усталым человеком, Доватор вспоминал ежедневно. Нет, он не боялся за себя, очевидно находясь еще в том возрасте и в той физической форме, когда личное бессмертие принимается как аксиома. Но матроса Карпенко и капитана второго ранга Теплова он не мог ставить под удар и потому внимательно следил, чтобы не пижонил Гриценко, чтобы Столбов работал не только с порывом, но и с монотонной добросовестностью.
Юрий Евгеньевич чувствовал — это раздражает Столбова, но проверял каждую пайку.
Доватор понимал: спор между ним и Столбовым еще не закончен. И еще Доватор понимал, что один благодушный вид Карпенко раздражает Столбова, и потому старался, чтобы они не работали вместе. Но людей не хватало, и было ясно — для последней проверки приборов хорошо бы соединить физическую силу Карпенко с технической виртуозностью Столбова. Однако…
— Товарищ инженер-лейтенант, дайте мне Карпенко в помощь, и мы за два дня проверим, — предложил вечером Столбов.
— Я подумаю, — отозвался Доватор.
— Вы последнее время следите за тем, чтобы я не работал вместе с Карпенко. Почему? Боитесь, что слишком заметна будет разница… — Столбов замолчал, не закончив фразы.
— Знаете, Игорь Александрович, во времена средневековья в хорошем обществе было принято колко шутить над знакомыми и незнакомыми. А в эпоху Возрождения в Италии народ как бы вышел за стены своих городов и вынес в свет вежливость и простое человеческое внимание к другим. Было выпущено «Галатео» — прекрасное руководство, оно учит вежливости и деликатности, тому чувству культуры, которое у некоторых бывает врожденным…
— Вы сообщаете мне это из деликатности, товарищ инженер-лейтенант?
— Нет, для справки, товарищ старшина второй статьи.
В комнате пахло скандалом и красками. Джульетта смотрела в стену, и спина у нее обиженно вздрагивала. Алексей крутил кисть между пальцами.
— Ася, вы прекрасно играли, — сказал Юрий Евгеньевич, надеясь притушить начинающуюся ссору.
— Вот видишь, — сказала Джульетта, — все говорят, что я хорошо играла.
— Слишком хорошо, — сказал Алексей, — прямо жила на сцене.