ФАНТАЗИИ ОФИСНОЙ МЫШКИ
Шрифт:
— Ах, про Илью Артуровича! — протянула я, невольно оглянувшись по сторонам. — Да вроде ничего… начальник как начальник. Опытный руководитель. Грамотный профессионал. А почему вы о нем именно меня спрашиваете?
— Ну, не строй из себя гимназистку! — прошипела Лариса. — Ты у него явно в фаворе… каждый день тебя приглашает…
— Исключительно по работе!
— Естесс-но! — прошипела она, как гадюка, которой наехал на хвост велосипед. — А о чем он тебя расспрашивает? Исключительно по работе, как ты выразилась?
— О нашем подходе к крупным и мелким вкладчикам! —
— Не хочешь говорить… — вздохнула Лариса и снова принялась за суп. — Ты имей в виду — новый начальник, он, конечно, будет заигрывать с персоналом, внушать разные надежды… ты что… — Она подняла на меня пристальный, подозрительный взгляд. — Ты никак всерьез вообразила, что он назначит тебя на мое место?
Ох, как хорошо, что Лидия Петровна ввела меня в курс дела! А то бы сейчас я имела бледный вид…
— И в мыслях такого не было, — отмахнулась я, нервно складывая из салфетки бумажный кораблик.
— Он что-нибудь говорил обо мне? — не унималась Лариса. — Спрашивал тебя? Обо мне или о других сотрудниках?
— Да и речи ни о чем таком не заходило! — ответила я совершенно честно. — Вот с Антоном Степановичем они действительно здорово скандалили…
Сама не знаю, почему у меня вырвались эти слова.
Наверное, у Ларисы какой-то особенный талант, умеет она вытянуть из человека информацию. Ей бы следователем работать.
— Скандалили? — ухватилась она за мою проговорку. — А по какому поводу?
— Да не то чтобы скандалили… — Я поспешно перешла в отступление, — так, крупно поговорили… я ничего толком не слышала… что-то про «Астролябию»…
— Про «Астролябию»? — Лариса прямо подскочила на месте, глаза у нее загорелись, как тормозные огни автомобиля. — А что конкретно они говорили про «Астролябию»?
— Да говорю же вам — я ничего не слышала! И про «Астролябию» не уверена, может быть, мне послышалось…
— Значит, все-таки не хочешь говорить, — протянула Лариса, потерла переносицу и снова принялась за свой суп. — Дело твое, дорогуша, но только не забывай, что я пока еще работаю на своем прежнем месте и кое-что на этом месте решаю… от меня многое зависит…
— Нисколько в этом не сомневаюсь! — Я похлопала глазами с видом законченной идиотки и попрощалась: — Я, пожалуй, пойду… приятного аппетита!
— Спасибо… — Она выдавила из себя это слово, как остатки зубной пасты из пустого тюбика.
Я развернулась и пошла к дверям, и в это время Лариса бросила мне в спину:
— Женя!
Я обернулась.
Во-первых, Лариса никогда не обращалась ко мне по имени. Иногда — по фамилии, реже, в официальной обстановке — по имени-отчеству, а чаще всего — вообще избегая какого-либо обращения, просто «ты». Так что то, что она окликнула меня по имени, само по себе было необычно.
Но еще больше удивила меня интонация, с которой она произнесла мое имя. Как будто она хотела сказать мне что-то важное, что-то доверительное, что-то… человеческое.
Я обернулась и застыла, глядя на нее.
Мне показалось, что в лице
— Да, Лариса Ивановна? — проговорила я, с трудом скрывая удивление. — Вы что-то хотели сказать?
Но ее лицо снова приняло свое обычное, так сказать, дежурное официально-неприязненное выражение, и она проговорила холодно:
— Между прочим, в твоем вчерашнем отчете кое-какие цифры не сходятся!
Этим вечером домашние встречали меня ласково. Еще бы — ведь сегодня зарплата. И я, как Дед Мороз, явилась домой с подарками. Маме купила легкий шарф в разноцветную полоску, Тинке — маечку в горошек, сестре — французский крем для лица, а Генке — бутылку коньяка. И как всегда, не угадала.
Мама вежливо поблагодарила и отложила шарф в сторону с таким видом, что мне стало ясно: она его никогда не наденет. Сестра скорчила недовольную физиономию — оказывается, крем этой фирмы давно уже производят в Польше, и он не обладает достоинствами французского. Тинка заорала, что точно такая маечка есть у ее ближайшей подружки, а Генка поглядел на меня жалостливо, как на идиотку, пускающую слюни, и сказал, чтобы впредь я не покупала того, в чем совершенно не разбираюсь, и что ему лучше подарки давать деньгами.
Вам интересно, отчего я все это терплю? Они — моя семья, если они отвернутся от меня, я останусь совсем одна. Жалкими подарками я пытаюсь купить их расположение. Не всегда это удается, но я стараюсь.
Иногда, в минуту слабости, я думаю, что все могло бы быть по-другому. У меня вполне могла бы быть своя собственная семья — муж, дети… Про детей думалось как-то смутно. Но не у всех же вырастают такие чудовища, как Тинка. А у меня был бы маленький мальчик — толстенький, солидный, клеил бы модели из конструктора, книжки умные читал… Весь в папу…
Так, не хотела же вспоминать, но пришлось. Не то чтобы эти воспоминания доставляли мне много горя, после того происшествия двадцать лет назад в заброшенном доме худших воспоминаний у меня быть не может. Но все же некоторые неприятные ощущения… сожаления… И все такое прочее. Моя отвратительно себя ведущая судьба дала мне один-единственный шанс устроить свою жизнь по-нормальному. И та же судьба тут же этот шанс отобрала.
Мне было двадцать лет, и мы познакомились с Сашей на курсах английского языка. Он подсел ко мне на первую парту, извинившись, что сзади плохо видит то, что написано на доске. И так с тех пор и садился на свое место, я никого больше туда не пускала. Он был старше меня года на четыре, уже окончил институт, английский нужен был ему для работы — предлагали стажировку в Штатах. Он был очень симпатичный — хорошая улыбка, серые глаза, очки их совершенно не портили. Когда сидишь рядом, невольно касаешься друг друга — то локтем, то ручку или карандаш передать. Я долго не осознавала, что Сашины прикосновения нисколько не пугают меня и не раздражают. Однажды он пропустил два занятия, и я поймала себя на мысли, что скучаю по нашим прогулкам до метро и разговорам обо всем.