Фантазии
Шрифт:
Могучий культ Павшей, распространенный на северо-западе, обожествил и Пауля, и Нави: дескать, они оба — павшие боги. Некоторые закатники даже молились на Рихарда Ориджина — а что, он тоже был великим перстоносцем, павшим в бою.
А вот шаваны живо отреклись от Гной-ганты: раз погиб, то не так был велик, как казалось. Они могли бы сплотиться вокруг Избранного, но тот пропал без следа, и шаваны рассыпались в бесчисленные стаи. Самая крупная примкнула к ганте Корту, который нарек себя — ни много, ни мало — воином Праматери Елены. Дескать, она долго жила с Духами
Праматеринский капитул казался островком порядка в этом бурном океане. Монахини тоже путались в понимании событий, но, по крайней мере, они сделали верную ставку. Корделия сражалась на стороне Ориджина, а Эллина благоволила к нему — бывало, гладила по голове и называла Мурчиком. И Ориджин достиг триумфа — разумеется, как раз потому, что Праматери ему помогали. Верховные монашки наслаждались своею правотой ровно два месяца: от Сошествия до второго февраля. Стояла холодная ночь, служанка в покоях архиматери сильно вкрутила отопление. И дряхлая старушка Эллина не вынесла духоты. Дернулась во сне, перекатилась на бок, обняла маленькую подушечку, сказала ясно:
— Ну, здравствуй, котик… — и улетела на Звезду.
Верховные матери четыре дня истово молились за ее упокой. Но когда крышка саркофага закрылась над Эллиной, капитул погряз в склоках. Следовало избрать новую архиматерь, а как ее изберешь? Очевидно, что новая владычица Церкви должна стать знаменем святой истины… Но что теперь, тьма сожри, святая истина?! Вариантов истин насчиталось четырнадцать штук — на одну меньше, чем живых верховных матерей, и то лишь потому, что мать Орланду свалила легочная хворь.
А Праотеческая ветвь тем временем переживала такой же кризис, еще и отягченный поражением в войне. Святая Церковь стремительно тонула в хаосе, ее авторитет погибал.
«Боги не сделают за нас работу. Нам нужен герой», — говорил персонаж одной древней легенды. Это была именно та ситуация. И, о счастье, герой явился!
Герой был мудр, благороден, властен и не чужд обаятельной самоиронии. Мы могли бы прямо сейчас поведать о том, как он за месяц решил большинство проблем обеих Церквей. Но излишек монотонного текста утомит читателя. Лучше сперва полюбуемся героем в действии.
Он вошел в демонстрационный зал факультета физики последним, пропустив вперед себя всех: и мать Орланду в пурпуре и золоте, и мать Алисию в белизне с серебром, и грозного Амессина, и по-южному надменного Второго из Пяти, и даже всех помощников. Машина звукозаписи уже была готова к показу, но профессор Олли оробел от такого числа важных персон. Герой тепло поприветствовал его, дал высокую оценку оранжевому сюртуку ученого и сделал комплимент Элис, найдя в ней утонченность Праматери Эмилии. Элис залилась румянцем, Олли растерял слова. Герой сказал:
— Согласен, нас много, но не робейте. Вам же случалось читать лекции толпе недоучек.
Все улыбнулись от этой шутки, кроме Амессина, который зло поджал губы. Профессор вернул дар речи и рассказал о
— Уж простите, профессор: мы понятия не имеем, кто из нас главный. Не ждите позволения, а просто начинайте, когда вам удобно.
Элис приступила к делу, но от смущения выронила цилиндр, и тот укатился к ногам матери Орланды. Святая мать не пожелала нагнуться, считая это ниже своего достоинства. Ее помощница боялась цилиндра, как и всей искровой машинерии. А Элис не посмела подойти и взять — ведь цилиндр лежал у самой ноги, считай, под краем сутаны.
Герой будто не заметил затруднения — просто нагнулся и подал цилиндр студентке:
— Прошу, милая барышня.
Элис сочла нужным сказать:
— Я правда умею, клянусь вам!
— Никто не сомневается, — герой подарил ей улыбку.
Она успешно запустила устройство и предложила всем сказать по фразе. Каждый из священников выбрал строку из писания. Орланда процитировала Глорию — о ценности живого слова. Второй из Пяти вспомнил строки Эвриана про тернистый путь науки. Алисия сделала выпад против Амессина, отчеканив Вильгельминское табу: «Да будет проклят тот, кто силу Перста обратит…» Епископ в долгу не остался, ответил строками Агаты: «Знающий неизбежно принимает решение, и ничья воля не властна над ним, если знание его достаточно».
Ну, а герой сказал:
— Знаете, у меня радость: внучок родился. Глазки узкие, он же наполовину шаван. Воин Вильгельма растет.
Это было сказано без выпада, с иронией над самим собою. Напряжение между Алисией и епископом разрядилось.
Студентка включила воспроизведение, предупредив, что возможны визги, и нужно беречь уши. Визги, действительно, имели место. Второй из Пяти спросил, откуда они берутся, и профессор дал пояснения. Герой сказал со своей стороны:
— Я думаю, боги намекают, кто же из нас более святой. Мать Алисия, мои поздравления: у вас визжало больше других.
Чопорным Амессину и Орланде его шутки не всегда приходились по душе. Однако даже они понимали, что делает герой: разгоняет тучи, создает такую обстановку, в которой невозможно устроить яростный спор о вере.
Были заданы вопросы и получены на них ответы, каждый зритель удовлетворил любопытство. По просьбе Второго из Пяти был сделан еще один показ. Несмотря на визги и хрипы, каждый священнослужитель похвалил устройство. Все признали талант профессора, а герой отметил также и талант студентки.
— Перейдем к самому приятному, — он потер ладони. — К вопросу о будущем применении прибора.
Напряжение первых минут развеялось настолько, что ученый сказал напрямик:
— Признаться, для меня этот вопрос самый неприятный. Уже два вельможи твердо вознамерились купить изобретение. Я бы не хотел спровоцировать конфликт.
— Думаю, эти вельможи — миряне? — Благодушно, но твердо сказал Амессин. — Их цель — производство и продажа прибора. Интересы святой Церкви стоят выше, чем доходы каких-то дельцов.