Фантазии
Шрифт:
— А вот насчет последнего я бы поспорил, — снова эти «смешинки» во взгляде Михи, будто вот-вот разразится громким узнаваемым смехом.
То ли ночь пришла внезапно…
Стогова никогда раньше не замечала каких-то особых изменений в себе, а теперь, стоя вот так, она вдруг начинает понимать, что такое колотящееся сердце, что такое ухнувшая куда-то вниз душа, она теперь точно знает, что это больно.
Ей так отчетливо больно, что девушка отодвигается, отходит назад и спрашивает:
— Я не мешаю?
Зачем
— Чувак, прости, — тут же выдает девушка, заминая неловкую ситуацию, но поздно: механизм запущен.
— Ты это, не мути тут, да? — прищуривается Горшенев. — А то навыдумываешь себе всякого.
— Да, все ясно, конечно.
Голос Стоговой звучит глухо, и Миша, вздохнув, качает головой, разворачивается и продолжает свой путь вниз по лестнице. Она плетется следом. Отчаявшаяся, черт знает чего вообще ожидавшая, расстроенная, но сдержанная и внешне вполне веселая. Но Горшенев слишком проницателен, поэтому она удивляется, когда слышит его низкий голос:
— Лизка, ты молодец, но смотреть на меня так не надо, договорились? Я не то, что ты хочешь.
— А ты знаешь, что я хочу? — срывается само собой.
Он снова резко останавливается, поворачивается к ней и отрезает:
— Успокоилась. А то пойдешь сейчас отсюда подальше, понимаешь, да? — Теперь темные глаза Горшенева пугающе злые. — А я не хочу, чтоб ты уходила. Так что давай, ноги в руки и вперед.
«А я не хочу, чтобы ты уходила… Не хочу, чтобы ты уходила…».
Лиза много курит. Она бесконечно волнуется перед концертом. Мнется за кулисами и продолжает курить.
— Ну, что такое, малявка? — раздается за спиной, и она оглядывается, чуть ли не колотясь от дикого страха. Миха осторожно обнимает ее за плечи. — Не бойся, все нормально. Чего тут бояться?
— Да… нечего совсем…
Ей спокойнее, когда Миша рядом, вот она даже тепло его ощущает и запах улавливает. Он переговаривается с Ренегатом, а сам все еще держит ее за плечи.
Хорошо. Ей так хорошо здесь.
А Метелин был не прав…
И бегут по небу облака, а за ними тянется душа. И она заволновалась: рвется, мечется внутри. Хочет так на небеса, да кому ты там нужна?
========== Часть 3 ==========
Примечание: Да простит меня Миха за упоминание Анфисы. Я не со злым умыслом…
***
Лиза снова воюет с сигаретой. У нее вообще со спичками вечные проблемы. Ломаются в руках, падают на пол. Вероятно, сама виновата. Руки колотятся, как у ненормальной, будто кого-то увидела, кого-то страшного. На самом деле все гораздо проще. За дверью гостиничного номера, где они остановились всего три часа назад, раздаются рычащие вопли Михи. Ни для кого не секрет, что это с ним происходит. Лиза Стогова тоже все знает. Ребята злы на Мишу, а Лиза сама не своя.
Горшенев пьет за их трехнедельную
— Вот какого хрена? — тихо бормочет Стогова и глубоко затягивается, потом смотрит себе под ноги и пинает мыском ботинка рассыпавшиеся спички. — Какого…
— Лиз, ты это, иди поешь чего, — из-за соседней двери высовывается Князев, облизывая губы и что-то пережевывая.
Стоговой тошно. Она не может есть, потому что голову буквально разрывает от стонов Миши.
— Не хочу, — отрезает она, снова затягиваясь дымом.
Однако Андрей считает, что просто обязан поговорить с ней.
— Слушай, — выходит он в коридор, — ты за Миху не переживай. Ну перебухал, с ним такое частенько. — Лиза молча смотрит на Князя. — Проспится и все встанет на свои места.
— Андрей, завтра концерт…
— Вот именно — завтра.
Князев уходит в номер этой дешевой гостиницы «совкового» периода, где на серых стенах изображены пионеры; какие-то мутные спортсмены в синем трико и глупых шапочках-петушках; девочки-ромашки.
Лиза все ждет, что Миха перестанет голосить, и когда он действительно затихает — спустя где-то час — она осторожно толкает дверь его номера и входит. Внутри темно, потому что тяжелые шторы плотно задернуты. Воняет пивом, медикаментами, соленой рыбой и колбасой.
Стогова замечает Горшенева на полу. Вначале она столбенеет, решив, что он просто-напросто умер, но потом Миша шевелится.
На деле оказывается все гораздо проще, чем она думала, стоя в коридоре, проще, чем они все думали.
Горшенев, упившийся «пенным», все же соображает, что происходит, но ему чертовски паршиво. Он лежит на правом боку и стонет. Лиза подходит к нему, присаживается на корточки и спрашивает:
— Ты чего ноешь, а? Я поседела из-за тебя.
— Ты… ты и так седая… — бормочет изрядно вспотевший Миша, говоря о цвете волос девушки, обожающей подобные оттенки. — Чего приперлась?
— Ты орешь уже несколько часов.
— Зуб… су-у-ука… — скулит Горшенев.
С минуту Стогова просто смотрит на Горшка, а потом, упав на пятую точку, начинает истерически хохотать, пару раз ударив Мишу кулаком в плечо.
— Ты сволочь, Миха! — визжит она так громко, что прибегает Ренегат с Князем.
— Вы чего тут? — спрашивает Саша. — Вдвоем ужрались, что ли?
И Лиза снова заходится смехом, а потом выдавливает из себя:
— Ему зуб болит. Просто зуб болит.
Парни переглядываются, пожимают плечами и выходят в коридор, и Князев бросает на ходу:
— Вы созданы друг для друга…
«Если бы, — думает Стогова, — если бы».
***
Здесь я вижу смерть, вижу свет,
Как видят след.