Фантом для Фрэн
Шрифт:
– Есть такие, кто понимает, что это знание гораздо важнее научной репутации, - медленно ответила Фрэн. – Ты, например, принес себя в жертву. Должны быть и другие люди, подобные тебе. Ученые, которые сталкивались со спиритическими явлениями, ищущие единомышленников, чтобы распространить свои открытия.
Алджернон глубоко вздохнул.
За этот год он сильно загорел и постарел. Даже не внешне – но как будто внутренний огонь, поддерживавший его в самых смелых порывах, приугас.
“Средний возраст, - неожиданно подумала Фрэн. –
– Я знаю таких людей, - вдруг признался Алджернон. – Ты, должно быть, уже не помнишь, что я говорил тебе о Конан-Дойле и его демонстрациях спиритических явлений. Вот борец, которым я восхищаюсь.
– И что же? – медленно спросила Фрэн.
Вдруг у нее захватило дух от такой перспективы – сотрудничать с самим великим Конан-Дойлем в борьбе за торжество духовной истины!
Алджернон покачал головой.
– Дорогая моя, это человек с большим состоянием, у которого, насколько мне известно, нет маленьких детей и множество поклонников по всему миру. Это не то, что мы.
Он посмотрел на Гэри, ползавшего по ковру.
– Мне кажется… мы просто не имеем права подвергать себя гонениям. Во всяком случае, сейчас, - сказал Алджернон. – Подумай о своей семье. Твоя мать может этого просто не пережить.
Фрэн покивала, с печалью осознавая его правоту.
Одно дело – колдовство в домашнем кругу; а другое - демонстрация этого всему миру! Борьба за торжество демонического учения!
Так что подобные головокружительные замыслы откладывались до лучших времен. Если эти времена когда-нибудь наступят.
Через неделю после этого разговора Бернсы получили весточку от Греггов – от Честера, и не письмо. Телеграмму.
– Я знала, - только и сказала побледневшая Фрэн, выронив прочитанный листок.
Она бросилась на грудь такому же потрясенному мужу и горько, надрывно заплакала.
***
Честер сумел – потому что ему пришлось – организовать похороны, с помощью набожной соседки и подруги миссис Грегг, миссис Хэджис. Бернсы могли попасть в Англию только через неделю. Фрэн, помимо горя и тоски, почувствовала какое-то почти преступное облегчение, когда оказалась на церковном кладбище, у невысокого могильного холма с оградкой.
Облегчение - что не пришлось смотреть в мертвое лицо женщины, которую она так измучила и, по-видимому, косвенной причиной смерти которой явилась. И что не пришлось самой заниматься ее похоронами. Не говоря о том, что Фрэн повезло не увидеть, как мать скончалась.
“Я надеюсь, что ты жива, мама”, - думала она, глядя на могилу: в этой могиле миссис Грегг сейчас не было, смотреть ли на это со спиритуалистической или религиозной точки зрения, точки зрения самой умершей. На материалистическую Фрэн становиться не хотела, потому что уже давно… всей жизнью испытывала ее несостоятельность.
“Я надеюсь, что ты жива, мама, что ты слышишь меня и можешь
Фрэн посмотрела на Алджернона – у него был угнетенный и виноватый вид. Подумать только, ее мать сумела сковать чувством вины не только свою собственную семью, а еще и своего зятя, который никогда ее не одобрял. Даже сейчас миссис Грегг крепкой хваткой держала ее мужа.
– Элджи, пойдем, - сказала Фрэн. – Ради Бога, пойдем…
Горло у нее сжалось, скорбный черный холмик расплылся перед глазами. Каркнула сидящая на оградке ворона, черная на фоне непроглядно-серого неба. Таким точно было душевное состояние миссис Грегг все последние десять лет жизни, несмотря на ее религиозный экстаз.
– Пойдем, дорогая.
Муж обнял ее за талию, самый любимый и близкий человек. Фрэн благодарно прижалась головой к его плечу, и они медленно пошли прочь. Домой. В дом Греггов, над которым больше не довлела миссис Грегг.
“Слава Богу”.
Фрэн почувствовала вину за эти мысли, но чувство облегчения не оставляло ее – как будто у нее с плеч наконец сняли камень и разрешили ходить прямо и свободно. Она и не подозревала до сих пор, насколько чужой была ей мать.
“Так не должно быть, я совсем неправильная дочь…”
Или вся семья у них неправильная? Может быть, только сейчас эта семья станет правильной. Сейчас, когда умерла глава этой семьи.
Честер и Кэти, повзрослевшие, похудевшие и посерьезневшие – хотя Честеру, казалось, худеть и серьезнеть было уже некуда – встретили их грустно и тепло. Брат и сестра вместе смотрели за своим племянником, пока Фрэн с мужем навещала мать.
– Садись, Фрэнни, отдохни, - сказал Честер, пододвинув старшей сестре стул. Он двигался намного легче и выглядел намного бодрее, чем тогда, когда они расставались. Благодаря общим усилиям, вложенным в его здоровье; и благодаря титаническим и неоцененным усилиям его матери.
– Спасибо, Чет.
Она села, глядя на сына, игравшего на диване. Сейчас Фрэн не хотелось ни брать своего ребенка на руки, ни думать о нем. Она была наполнена смертью матери, хотя осознала это только сейчас.
– Вы говорите, сердечная недостаточность? – спросила молодая женщина, сжав ледяные руки. Было только начало осени, а ее не согревал даже огонь камина.
– Предположительно. Это посмертное заключение врача, - серьезно и почтительно – с почтением к их общему горю – ответил Честер. – Мама никогда не жаловалась на сердце. Она вообще никогда не жаловалась нам. Считала, что должна стойко нести свой крест…
Фрэн кивнула.
У них в семье не принято было проявлять несдержанность; а хуже всего было бы нарушить приличия, упомянув о какой-нибудь деликатной проблеме. Воздержание во всем, находящее свой сток в истерических припадках или религиозном рвении.