Фантом памяти
Шрифт:
Анну я увидел на крыльце. Она сидела в шезлонге, еще более красивая, чем вчера, в открытом легком платье, и пила чай из маленькой фарфоровой чашечки. Рядом стоял небольшой круглый столик, на котором красовался пузатый чайник, сахарница, молочник, еще одна чашка и поднос с выпечкой. По другую сторону стола на плетеном стуле восседал мужчина. Прежде чем я успел определить, сколько ему лет, я с неопровержимой очевидностью понял, что он влюблен страстно и безнадежно. Впрочем, насчет безнадежности я не уверен, может быть, мне просто хотелось так думать. Но то, что страстно, - сомнений не было. И поза, и выражение лица, и жесты,
– Доброе утро! Как вы устроились?
– Отлично! А как Лаки и Буллит? Я встретил их вчера поздно вечером в баре и очень удивился. Неужели вы им это разрешаете?
– А почему нет? Я им все разрешаю. Здесь с ними не случится ничего плохого.
Я подошел поближе, ожидая, что Анна познакомит меня со своим гостем и предложит присоединиться к чаепитию, но она и не думала этого делать. Проявлять инициативу в данном вопросе я счел неуместным, в конце концов, она незамужняя женщина и имеет право не хотеть афишировать свои знакомства. Чувствуя легкую досаду (что скрывать, Анна мне очень нравилась) и не желая оказаться в положении навязчивого "третьего лишнего", я мило улыбнулся и спросил:
– Как вы думаете, уместно ли мне будет зайти познакомиться с вашей соседкой?
Вопрос не вызвал у нее ни малейшего удивления, во всяком случае, ни один мускул на ее безупречно красивом лице не дрогнул.
– Вы имеете в виду Марию? Разумеется. Она рада всякому гостю, ее двери открыты для всех. Можете смело идти. Да, кстати, там у нее Эспера, скажите девочке, что я испекла печенье, пусть придет и возьмет блюдо для Марии.
– Я могу сам отнести, - с готовностью предложил я.
– Зачем же гонять Эсперу, если я все равно иду туда.
Анна равнодушно кивнула, легко поднялась и исчезла в доме. Пока она ходила за печеньем, мужчина буквально испепелял меня взглядом. Мне не понравились его глаза. Не знаю, почему, но что-то в них было такое... Словно ему уже в этой жизни ничего не нужно, кроме Анны, и ради обладания ею он готов на все: на преступление, на муки, даже на смерть. Я с трудом удержался, чтобы не поежиться под этим исполненным страдания взглядом.
– Вот, возьмите, - Анна передала мне красивое старинное блюдо, на котором высилась внушительная гора печенья, источавшего запах корицы, ванили и чего-то еще, мне не известного, но вкусного.
Ее пальцы коснулись моих, и я снова, как и накануне, поразился тому, какие они холодные. Просто ледяные. А ведь солнце палило вовсю...
С подносом в руках я обогнул дом и поднялся на крыльцо, в точности такое же, как у Анны. Такой же была и передняя, и лестница на второй этаж, и расположение дверей, ведущих в гостиную и кухню. Но на этом сходство заканчивалось.
– Можно войти?
– громко спросил я.
– Я принес вам печенье от Анны.
– Не нужно кричать, - послышался совсем рядом негромкий голос, Эспера уснула, я не хочу ее будить. Заходите.
Голос раздавался справа, из гостиной, где, как мне вначале показалось, никого не было. Но я ошибался. В самой глубине комнаты в старинном кресле сидела очень
Поставив блюдо с печеньем на первую же подвернувшуюся поверхность (кажется, это был комод), я в нерешительности остановился. Женщина поднялась мне навстречу, и в ее движениях я не заметил старческой скованности или неловкости, хотя, если судить по морщинам, ей действительно очень много лет. Наверное, девяносто. А одета, словно ей двадцать три. Впрочем, такое нередко встречается среди пожилых дам, пытающихся остановить неумолимое увеличение возраста.
– Я - Мария, - она протянула мне руку, которую я хотел осторожно пожать, боясь раздавить безжизненную кисть.
Но ее пожатие оказалось неожиданно сильным, а руки - теплыми и вовсе не безжизненными.
– А вы - наш новый приезжий, известный композитор, - продолжала она с улыбкой, - мне Эспера про вас рассказала. Так что можете не представляться. Хотите чаю?
– Хочу. Если это вас не затруднит.
– Затруднит?
– она тихонько рассмеялась.
– Меня ничто не может затруднить. Вас смущает мой возраст, вы думаете, что я - старая, немощная развалина? Это иллюзия. Причем самая опасная из всех иллюзий.
– Почему?
– удивился я.
– Потому что люди, глядя на мои морщины и мой отталкивающий вид, думают, что со мной можно не считаться. Что меня можно списать со счетов, что мною можно пренебрегать, что я уже ничего не могу. Это очень пагубное заблуждение. Я могу все. Я могу даже то, чего вы и представить себе не можете, - она сверкнула карими глазами и снова рассмеялась, на этот раз лукаво, но по-прежнему тихо.
– Давайте выйдем на крыльцо, я принесу чай туда.
Она бросила взгляд на диван, стоящий перед окном, и только тут я заметил Эсперу. Девочка спала, свернувшись калачиком и заботливо укрытая зеленым клетчатым пледом. Внезапно я осознал, что старуха настолько приковала к себе мое внимание, что я не замечал ничего, кроме нее самой. Ни дорогой антикварной мебели, ни великолепных картин в позолоченных рамах на стенах, ни изысканных бронзовых светильников, ни пушистого ковра на полу. Такой ковер стоит немыслимых денег, я это точно знал, потому что моя драгоценная супруга уже три года выедала мне печень требованиями купить нечто подобное, только подешевле.
Как, однако, странно! В одном и том же доме живут бок о бок стесненная материально Анна с четырьмя детьми и невероятно богатая старуха. Неужели Мария не может купить собственный дом, красивый и удобный, соответствующий ее немалому состоянию?
Я так и не понял, что же это такое я пишу вместо романа о коррумпированной милиции, но текст шел на удивление легко, и что немаловажно, работа над ним доставляла мне огромное удовольствие. Я даже сумел успокоиться и, когда подошло время обеда, решил не прятаться от подосланной шпионки Мимозы, а встретить опасность лицом к лицу.