Фантомная боль
Шрифт:
Виктор готов был носить жену на руках хоть буквально, хоть в переносном смысле, хоть вместе с ребенком, хоть по отдельности. В сыне он души не чаял с самых первых дней, даже раньше: едва Вера сообщила о своей беременности, он, и так влюбленный по самую маковку, и вовсе начал сдувать с ненаглядной пылинки, провожал в институт, помогал с контрольными и рефератами, закармливал фруктами и вообще готов был исполнить любой каприз. После родов он мгновенно выучился всем премудростям обращения с младенцами, пеленал, разговаривал, пел колыбельные, после работы кидался стирать пеленки. Вере оставалось только учиться.
Красный
Справляться оказалось очень и очень непросто.
Без помощи матери и постоянных «вот малышу на фрукты» от родителей Виктора денег вдруг стало катастрофически не хватать даже на самое необходимое. Да и зарплату начали платить с утомительно регулярной нерегулярностью, спасибо еще, что хоть что-то платили. Со всех сторон только и слышалось: тут сокращения, тут половину сотрудников в бессрочные неоплачиваемые отпуска отправили. А уж цены росли с такой скоростью, что и регулярных-то зарплат ни на что не хватало.
– Верочка, ну погляди, сейчас всем трудно, время такое, тяжелое, все так живут. Мы все-таки с голоду не умираем, – успокаивал ее Виктор.
Но Веру ненавистные (как в нищем детстве!) бесконечные макароны приводили в бешенство. Вот за что, за что жизнь такую подлянку подстроила?! Конечно, ясно было, что в итоге все как-то устаканится, но время! Время-то утекает стремительно! Кожа уже не светится юной свежестью (да и какое там свечение, когда питаешься черт знает чем, а спишь вдвое меньше, чем надо бы), в углах глаз намечаются предательские морщинки (пока только у глаз, но это ведь дорога в одну сторону), губы теряют свежесть. Молодость уходит, а с ней – и красота, всегдашний верный помощник и безотказный инструмент. Вера вспоминала рано постаревшую мать и готова была биться головой об стену. Но что толку биться головой, это никогда не решало никаких проблем.
Потом это время вспоминалось Вере как одна сплошная ночь: черный провал кухонного окна, бледная серая пленка на остывшем чае, подтекающий кран – сантехников нет, деталей нет, да и денег на замену тоже не предвидится – сводит с ума неравномерностью падения капель. И бесконечные, как заоконная темнота, мысли: если смириться, если склонить голову перед грядущей старостью – безнадежно нищей старостью! – что будет с сыном? Счастливые дети бывают только у счастливых родителей! Это звучало издевательски, но в самом издевательстве была неподдельная правда.
Виктор бросался в разнообразные авантюры, продавал мифические компьютеры со склада в Челябинске (эту десятитысячную – не кот начихал! – партию компьютеров продавала тогда, кажется, вся Россия), начинал выращивать грибы-вешенки, распространял
В начале нового тысячелетия стало как будто полегче. Виктор, разочаровавшись в «молодых динамичных компаниях» и идее стремительного обогащения, пристроился на какую-то офисную должность с заработком хоть и невеликим, но стабильным. Эх, пропала жизнь, ни за что пропала, загубили страну и народ загубили, сокрушался он каждую субботу, открывая бутылку. Набравшись, рычал на Веру, мол, если бы не ее придирки, была бы у них нормальная семья. В воскресенье похмелялся, в понедельник с больной головой плелся в свой надоевший офис.
Вера, не особо вслушиваясь в мужнины претензии, потихоньку работала, набиралась опыта, в надежде на лучшее следила за объявлениями о вакансиях, рассылала резюме. Получив приглашение в фирму Андрея – известную, стабильную, надежную, – она поняла: наконец-то. Вот он, шанс. Возможность подняться на другой уровень, достичь если не богатства, то обеспеченности и, быть может, если все сложится удачно, даже расстаться с почти спившимся уже Виктором. Почему она не развелась раньше? Дурацкий вопрос. Развестись-то не проблема, но куда потом деваться с сыном-школьником на руках? Разменивать убогую двушку в панельной девятиэтажке? Смешно. А солидная должность в приличной компании – это возможность обеспечить себе и сыну ту самую независимость.
Ни на что больше Вера, по правде сказать, не рассчитывала. Заводить романы на рабочем месте – это такая пошлость. Хотя – уж перед собой-то можно не врать, – глядя в зеркало, она иногда едва не выла в голос: ведь я ж молодая еще! Мне ж любить хочется! А кого? Этого? Она косилась на сопящего после возлияний мужа. Ведь была же любовь, а? Ведь точно же – была! Куда все подевалось? И что теперь – крест на себе поставить? В тридцать-то с небольшим.
Поэтому сказать, что, отправляясь на новую работу, Вера ни на что не надеялась, не совсем верно. Рассчитывать не рассчитывала, а надеяться ей никто не запрещал. Женщина она или кто? Красивая, между прочим, женщина. Вот только стала уже об этом забывать.
Новая работа – новая жизнь, почему нет?
Она собиралась на первое в этой самой новой жизни совещание так, как не собиралась даже на свадьбу: костюм (единственный по-настоящему приличный, подруга-портниха сшила), самая официальная из всех блузок, классические туфли, свежий маникюр с бесцветным лаком, прическа… с прической было мучение. Вера перебрала чуть не десяток вариантов: зачесывала, закалывала, распускала, перечесывала, укладывала то так, то эдак. Все ей казалось то слишком легкомысленно, то простонародно, то банально, то вульгарно. Даже сын, которому в его подростковом возрасте на все эти тонкости было плевать, и тот удивился: