Фантомная боль
Шрифт:
Но он ответил:
— Не больно-то ты меня испугал. Я видал ребят и покруче.
* * *
После того как моя жена, прихватив два капуччино, а иногда еще вдобавок и круассан, уходила из кофейни, ко мне подсаживалась Эвелин и закуривала сигарету. С той минуты мне было уже не до чтения.
Каждый день она все больше распускала волосы и каждые два дня красила ногти в другой цвет.
Моя жена удивлялась:
— И что эта баба вытворяет со своими волосами?
— Подумаешь, —
— Да, — соглашалась моя жена, — это, конечно, самое главное.
Старшего сына Эвелин звали Жозе, но она сокращенно звала его Же. А младшего она называла просто «малыш». У нее был джип, свою машину она тоже называла «малыш».
Как-то раз она призналась:
— Я всегда читаю газеты, которые ты здесь оставляешь, чтобы узнать, о чем ты думаешь.
Она стала писать мне на счетах записки детским почерком, вместо точки она рисовала над i кружочек. В записках она уверяла, что каждый раз, уходя из кофейни, я уношу с собой частичку ее сердца. Может, ей и вправду так казалось. А может, и нет. Я старался над этим не задумываться.
Я стал все дольше засиживаться в кофейне. Вначале полчаса, затем час, наконец полтора, а иногда и все два часа. Работа моя от этого страдала, но я считал, что это не беда. «Пусть себе пострадает, — думал я, — страдание облагораживает».
В те дни, когда моей жене не нужно было торопиться к своим психам, мы все утро проводили в кофейне, читая газеты. Эвелин держалась как ни в чем не бывало. Она здорово умела притворяться.
Как-то раз Эвелин спросила:
— Ты ведь не готов уйти от своей жены?
— Нет, — ответил я, — и никогда не буду к этому готов.
Она знала, что не сможет заменить мне мою жену, и не мечтала о том, чего не могла.
Сказочная Принцесса, казалось, ни о чем не догадывалась. Да и с чего бы ей было меня подозревать? Разве можно представить, чтобы я увлекся пухленькой мастерицей по приготовлению капуччино из Пуэрто-Рико? Той, что трудилась в химчистке, прежде чем целиком посвятила себя искусству капуччино? Той, что однажды призналась мне: «Моя жизнь очень простая — у меня вообще нет жизни»?
Однажды утром я проснулся простуженным.
— Тебя продуло из-за кондиционера, — вынесла вердикт Сказочная Принцесса.
В кофейне было полно народу. Чтобы поскорее выздороветь, я заказал чай с ромом. Каждый раз, едва только Эвелин присаживалась рядом со мной, в кофейню входил новый посетитель.
— Да что сегодня творится! — воскликнула она.
Моя газета была одновременно ширмой и извинением. Стоило Эвелин встать, я хватался за газету, едва она присаживалась — я откладывал газету в сторону.
Часам к одиннадцати народу убавилось. Полубездомная или вовсе бездомная уборщица Соня переодевалась на кухне. Туалет был для нее слишком тесен.
Покуривая ментоловую сигарету, Эвелин спросила:
— Что с тобой? Почему у тебя такой хмурый вид?
Она всегда задавала мне этот вопрос.
— Да так, — ответил я. — Может,
— О’кей, — согласилась она.
В туалет она проследовала с сигаретой в зубах. Я шел за ней.
Бывают маленькие уборные, но меньше, чем в этой кофейне, мне редко где еще приходилось видеть.
— Что будем делать? — Она захихикала и показала мне свои груди. Потом слегка прижала меня к стенке. Но возможно, в уборной просто было слишком тесно.
— Осторожно, очки, — предупредил я, — у меня нет с собой запасных.
— А ты вообще их сними, — посоветовала она.
И я снял очки.
Некоторые люди не заботятся о своем теле, другие не обращают внимания на свой дух. Встречаются и такие, которые махнули рукой и на дух, и на тело. Мне больше всего нравится заброшенный дух в относительно ухоженном теле. Впрочем, заброшенные тела меня тоже устраивают. Я чувствую себя уютно рядом с любой заброшенностью.
— Мой муж — водитель автобуса, — сообщила Эвелин. — Если он нас застукает, то сперва прикончит меня, а потом тебя.
— Приятная перспектива, нечего сказать, — вздохнул я. — А по какому маршруту он ездит?
— М1, он заходит сюда раз по двадцать в день. Я хочу тебя, — прошептала она.
— А если нас прикончат?
— Мне все равно, главное, чтобы мне оставили детей.
Это был крошечный туалетик, но если человек хочет по-настоящему, его ничто не остановит, и уж конечно, никак не тесный туалет. Так уборная в кофейне стала местом, в котором мы отдавали дань любви к Богу в первые недели нашего романа.
* * *
В гамбургерах Петер разбирался так же плохо, как и во взбитом молоке. И все же один гамбургер я съел. Я человек воспитанный.
Я надеялся, что, вернувшись в номер, не обнаружу там Ребекки. На маленьком письменном столе я оставил немного наличных. Вполне достаточно для того, чтобы она могла вернуться на такси в Нью-Йорк. Я не хотел, чтобы она добиралась на автобусе.
Если вы заняты уходом от жены и всем, что этому сопутствует, делать это нужно в одиночку. А не на пару с курьершами, доставляющими статуэтки от псориазных скульпторш. Но я опасался, что скорей всего найду Ребекку лежащей на диване, в той же позе, в какой я ее оставил. Некоторые люди ужасно упорны. Они связывают свою жизнь с вашей, и этот узел порой бывает не разрубить.
— Как тебе гамбургер?
Я одобрительно кивнул.
— Я же говорил, что тебе нужно что-нибудь съесть.
Я снова кивнул.
— У тебя есть минеральная вода без газа?
— Вода из-под крана?
— Минеральная вода без газа, — повторил я.
— Я размешаю для тебя пузырики, — пообещал Петер.
По будням мы трахались в тесном туалете кофейни. Разумеется, не каждый день, потому что иногда в кофейне случалось настоящее столпотворение. Тогда мы ограничивались поцелуями. Прекрасное было время.