Фараон Эхнатон
Шрифт:
— Чу-чу-чу-дак! — сказал заика. — Тебя же из-из-из-из-гонят, и ты будешь, будешь, бу-бу-дешь жить в Зап-зап-зап-адной пустыне…
— Ну и пусть!
— Будешь со-о-о-о-сать камни и же-е-е-е-е-вать су-хие ко-о-о-о-о-лючки…
— И очень хорошо!
Те остальные, квтарые стояли позади заики, возмутились. Что это болтает Пепи? Его надо силой затащить во двор!
— Никуда я не пойду! — твердил Пепи. — Где бы раздобыть эту самую проказу? Скажи мне, господин.
— Господин, не связывайся с ним…
— У него
— Он упал с крыльца…
— Его надо умыть.
— Ты видишь, как он упрям?!
— Пепи, послушайся их…
— Я ненавижу весь мир! И всех вас!
— Пепи, они желают тебе добра, — сказал купец.
— Они трусы — вот кто они! А я не желаю идти умирать. Пропади пропадом все азиаты от мала до велика! Сдались они мне! Что мне — плохо в Ахяти? Что мне — надоела Нефернаи? Зачем мне убегать от нее? — Пепи приблизил к купцу свое лицо, и купец разглядел прекрасные черты под кровью и пылью. — Я хочу проказы! Я это говорю от всего сердца!
— Ты очень пьян, Пепи!
Его друзья приблизились к нему.
— Уйдите! — завизжал Пепи, пятясь спиною к стене. — Я буду бить! Уйдите, говорю вам добром!
«Это удивительно, — подумал Тахура. — И в великом Кеми народ как народ. Такой же, как в Вавилоне. Как в Ассирии. Неужели здесь, на берегах Хапи, появились люди, которые могут ослушаться фараонова приказа?.. А впрочем, что я говорю? Разве мало было возмущений в Кеми? Разве мало летело благородных голов с плеч на пыльную землю?.. Вот он, Пепи, не желающий ни воевать, ни служить в войсках! Но много ли таких? — вот в чем загвоздка!..»
— Он шагнул с крыльца, — сказал долговязый (остальные молча стали у ворот). — Он шагнул, а пиво ударило ему в голову…
— Так много он выпил?
— Пепи пил вино. Потом пиво. Потом вино. Потом пиво.
Пепи рычанием подтвердил, что все это было именно так. Он лишь добавил, что пива пил немного. Потому что пиво дрянное. Другое дело — вино!
Один из тех, кто стоял поодаль, — такой квадратный, крестьянского вида мужчина, — сказал:
— Господин, это мое вино. Я привез его, чтобы проводить Пепи. Кто знает, что он будет пить у проклятых хеттов?!
Тахура не без тайного злорадства успокоил его:
— Там тоже родится хорошее вино.
— У меня оно особенное.
— Не спорю. В Азии бывают вина светлые, как ранний рассвет, и красные, как вечерняя заря.
Пепи насторожился. Его родственники странно переглянулись.
— Это в Азии такие вина? — спросил долговязый, не скрывая недоумения.
Остальные повторили в один голос:
— В Азии? Такие вина?
Пепи был страшен: кровь запеклась на его лице. Она багровела — грязная, местами удивительно чистая. Он, казалось, позабыл о своем горе…
— Ты сказал — в Азии? — шатаясь, проговорил он. — В Азии? Я скажу тебе, что есть в Азии. Хочешь, скажу?
— Скажи!
— В Азии… — Пьяный
Тахура решил, что благоразумнее всего согласиться с пьяным. Кивком головы подтвердил, что в Азии только вши и грязь. А больше — ничего!..
— Господин, — сказал долговязый, поняв, что имеет дело с азиатом, притом не с простым, судя по пышным одеждам, — господин, ты не слушай его! Ты же знаешь, что пьяный — точно бешеный. У пьяного голова не варит. Пьяный болтает все что угодно!
Пепи спокойно выслушал эти слова. Потом присел на корточки у стгны и горько заплакал. Он рыдал, спрятав лицо в огромные ладони. Эти руки принесли бы много горя врагам, если бы попали в Азию вместе с Пепи.
Долговязому стало стыдно за своего родственника (возможно, за брата). Он подошел к Пепи и тронул его плечо. Пьяный продолжал горько рыдать. Весь содрогался, точно его трясли за ноги и за руки…
— Пепи, перестань! На тебя же смотрит господин. Очень дивится твоему поведению.
Остальные тоже подошли к Пепи. Наклонились над ним.
Тахура сказал себе: «Вот тот самый миг, когда ты должен унести свои ноги…»
Он так и поступил. Прибавил шагу и вскоре скрылся за углом. Отдышавшись, купец приосанился и спокойно, не торопясь пошел своей дорогой. Случай с пьяным Пепи поразил купца. Конечно, любителей пожить в мире и радостях немало на белом свете. В этом отношении Кеми, по-видимому, не очень-то отличается от других государств. Но вообразить нечто подобное в самой столице? Под боком у фараона, уши которого достигают окраины вселенной, а глаза которого видят под толщей воды и под землею?..
В семейном кругу
— Ушел, — сказал долговязый. — Он повернул за угол.
— С-с-с-с… — просвистел заика. — С-самое время нам убираться отс-отс-отсюда!
Мужчины взяли под руки плачущего Пепи и повели во двор. И заперли за собою ворота.
С крыльца спустилась пожилая женщина. Худая и грустная. Ровная и скорбная. В черной льняной накидке. Она была одета бедно. Но она была горда. Невольно внушала к себе уважение. Такая не старая еще, но много пережившая.
— Усер, — сказала она заике, — что вы делали на улице?
— У-у-у… — загудел заика.
— Понимаю: уговаривали.
— У-у-у… — продолжал заика.
— Помолчи, Усер. Я поняла! Но зачем это надо было на улице? На виду у всех?! Кто это с вами разговаривал?
— Какой… какой-то гос-гос-господин.
Долговязый пояснил:
— Должно быть, азиат. Притом богатый.
— Нет, я не понимаю вас, Ани, — продолжала женщина. Она повернулась к двум другим, помоложе, которые стояли за ее спиною. — Неужели ссору надо выносить на улицу?
Женщины отрицательно покачали головами.