Фараон Эхнатон
Шрифт:
«…Ну-с, уважаемый ваятель, не думай, что имеешь дело с глыбой дикого камня. Мы тоже кое-что понимаем, хоть и не ваятели и не тремся возле его величества. Выкладывай, выкладывай свои мысли, говори, чего тебе надобно. И мы с тобой хорошенечко поторгуемся. Ведь не приходят же такие великие люди с простым делом!..»
— У тебя в лавке служит девушка. По имени Сорру.
— Верно, Джехутимес, верно! Эта девушка из тех, у которых работа горит под руками. Она с детства привычна к работе. Но не только. Она обходительная девушка. Все,
«…Ну а ты! Ну а ты, господин лавочник, достойный сын Кеми, двоюродный брат Хапи, плоть от плоти торгашей и скупердяев?! Мы посмотрим сейчас, сколь широка душа твоя и насколько щедро сердце твое…»
— Так вот, Усерхет: мой друг и брат младший — так я называю Тихотепа — полюбил Сорру. И Сорру полюбила Тихотепа, тебе хорошо знакомого.
Лавочник сделал вид, что крайне удивлен этим сообщением. Как, этот Тихотеп любит эту Сорру, а эта Сорру?! Когда это они успели влюбиться? Они объяснялись? Они переписывались? Они сносились через какое-нибудь третье лицо?..
«…Ах ты, старый плут Усерхет! Тебе все до конца разжевывать? Тебе, первому своднику в столице? Тебе, который содержит лавку ради веселых и продажных девиц?..»
— Уважаемый Усерхет… — Ваятель выдержал довольно большую паузу. Потом снова повторил это обращение и снова немножко помолчал. (С этими лавочниками иначе невозможно.) — Они не только знакомы. Они любят друг друга. Они не только любят на расстоянии, но не раз и не два виделись друг с другом. И не только виделись, но и возлежали на ложе любви…
— Как?! — возмутился Усерхет. — И все это за моей спиной?!
— Почему — за спиной? На твоих глазах, Усерхет. И к тому же за те самые деньги, которые ты получил.
— Я?!
— Да, ты.
— Деньги — за Сорру?
— Именно! За Сорру.
— Возможно ли, Джехутимес?
— Не огорчайся, Усерхет. Тем более что слава о твоих девицах — прекрасна.
— Это верно, девушки у меня отменные.
— Твой вкус приводит всех в восхищение.
— И это верно!
— Они любят друг друга, Усерхет. Тихотеп предлагает серебро и золото. И я надеюсь, что договоримся с тобой.
Усерхет принялся длинно и нудно перечислять все достоинства Сорру: кулинарные, хозяйственные, рыночные и прочие женские…
— Вот насчет женских — ты не распространяйся, — перебил его ваятель, — они хорошо известны.
— Пожалуй, — согласился Усерхет.
— Думаю, что их оценил не один Тихотеп. — Джехутимес улыбнулся.
— Пожалуй.
— Если только сам ты случайно не прошел мимо…
Лавочник ухмыльнулся.
— Прошел или не прошел?
— Джехутимес, для этого я уже стар.
— А все-таки?
— У меня своя недурная женская половина. Там одни красавицы, если не считать моей жены.
— Она стара?
— К тому же и корява. Суха,
«…Старая обезьяна! Для тебя бы я припас краснозадую из зверинца его величества. Что ты смыслишь в женщинах? Ты получше жарь своих гусей и мясо на вертеле. Вот твое истинное призвание…»
— Сорру — наша любимица. Я бы не задумываясь продал бы любую другую рабыню. Но Сорру?.. Я даже не знаю, что тебе и ответить.
— Почему не знаешь? Назови плату. Я назову — свою. И мы на славу поторгуемся.
— Сейчас? — спросил лавочник.
— Не сходя с места. Прямо вот здесь.
— В таком случае я принесу вина. Нельзя торговаться без вина. Дело не выгорит.
— Тащи вино!
В лавке стоял полумрак. Горели всего два светильника, нещадно чадя копотью. Пахло жареной рыбой. Глинобитный пол был мягок, как ковер. От него веяло теплом. Рядом, за стеной, кто-то храпел. Не очень громко. Не на весь дом. А так — довольно терпимо. С мягким присвистом.
Лавочник разлил вино. Предварительно показав печать на глиняной пробке, Джехутимес прочел: «Лучшее вино из вин Ахетатона».
«…Усерхет решил торговаться не на шутку. Подать такое вино — это кое-что да значит! Боже милосердный, хватило бы времени до утра! Судя по кувшину, разговор предстоит долгий…»
Усерхет подал фруктов, засахаренных фиников. И холодный кусок мяса. Такой большой кусок. Рассчитанный скорее на льва, чем на человека.
— Достаточно было бы одного мяса с вином, — сказал ваятель, ища глазами нож.
— Всему свое время, — изрек лавочник.
— Тоже верно. А кто это храпит, Усерхет?
— Где?
— За стеной.
Лавочник прислушался. Махнул небрежно рукой:
— Один купец. Не то из Вавилона, не то из Ниневии. Кажется, из Вавилона. Эти вавилонские что воробьи: их везде полно. Снуют себе по миру. Ездят, плавают, торгуют, обманывают.
— Как все, Усерхет! Как все! — проговорил ваятель и напомнил хозяину, что на столе отсутствует весьма важный предмет: нож.
Аудиенция
По зову фараона в Большой приемный зал явились Пенту и Эйе. Они решили совершенно определенно: его величество в благодушном настроении. Вроде бы так оно и было поначалу: стариков фараон встретил учтиво, предложил им скамьи. Спросил: не предпочитают ли циновки? С ними вроде бы уютней, меньше официальной сухости. Ибо эти колонны ужасны — они подавляют человека. Когда-нибудь придется заняться ими и придумать что-то более приемлемое. Об этом надо поразмышлять, не откладывая в долгий ящик. Так или иначе многие храмы и здания в Ахетатоне следует заменить более капитальными, каменными постройками. Не ровен час: пойдет ливень — счастье, что его не было! — и от столицы останется одно воспоминание…