Фараон Эхнатон
Шрифт:
Его величество запнулся.
— Тихотеп, — подсказал Джехутимес.
— И ты, Тихотеп! Хорошо, что вы живете сейчас, в этом славном городе Ахяти! — За подтверждением сей мысли фараон обратился к Кийе.
— Верно! — сказала она. — Это очень хорошо!
— Кстати о столице, — продолжал фараон. — Будем откровенны: она построена не то чтобы на живую нитку, но не очень прочно. И не очень тщательно…
— Ты требовал быстроты, — сказал Юти.
— Верно.
— Город поднялся за три года, — добавил Бек.
— Верно. И не столь уж прочен.
Джехутимес сказал:
— Истинно так.
— Доказательства ни к чему, —
Опять же неизвестно, к кому обращен вопрос.
— Так, подтвердил Джехутимес. — Это так!
А про себя:
«…Его величество видит сквозь землю. Он знает, что делается в небесах. Неужели же не знать ему города, возведенного им самим?..»
Фараон прислонился к стене. А мыслями — где-то далеко, далеко…
Кийа спросила Джехутимеса:
— А что под тем покрывалом?
Ваятель ответил не сразу. Все опустили глаза, кроме его величества, который был где-то далеко.
— Твое величество, это голова одной дамы…
— В самом деле? — Кийа загорелась любопытством. — А нельзя ли посмотреть?
— Работа еще не окончена…
— И очень хорошо… Хотелось бы знать, как выглядят неоконченные работы.
Не смея ослушаться, не смея перечить ей, ваятель сорвал покрывало. И Кийа загляделась. На нее, очень хорошо знакомую… Вдруг почувствовала себя неловко под умным, снисходительным и веселым взглядом этой дамы…
Потом обернулась к Джехутимесу:
— А по-моему, работа готова. Вы ничуть не польстили этой даме. Она и в самом деле прекрасна.
Фараон как бы пришел в себя. Присмотрелся к изваянию.
— Надо закончить его, — посоветовал он. — Надо увенчать головным убором.
Это он произнес бесстрастным, вялым голосом. Казалось, устал фараон. Или по-прежнему мыслями был где-то далеко.
— Да, — ответил Джехутимес, — сейчас работается головной убор. Мы нашли наконец подходящий материал. Нам нужны и камни для глаз. Не простые, но особенной прозрачности.
— Надо закончить… Надо закончить… — повторил его величество и направился к выходу. И в это самое время, когда поворачивался лицом к выходу, — встретился с глазами Нефтеруфа. Сверкавшими в складках занавески. Бывший каторжник увидел его глаза — темно-карие, немножко задумчивые, немножко болезненные, немножко испуганные. Много можно было прочесть в этих глазах!.. Фараон не обратил внимания на Нефтеруфа: мало ли кто смотрит на его величество?!
Царь шел медленно. По-видимому, дожидаясь Кийю, которая разговаривала с ваятелями. Все о том же, незавершенном, по мнению Джехутимеса, портрете Нефертити. Джехутимес был поражен ее доброжелательным тоном. Словно Нефертити и вовсе не было в живых: эдак почтительно, без тени раздражения или ревности.
Бек подумал:
«…Эта женщина пошла далеко. Но она пойдет еще дальше…»
Джехутимес отдал ей должное: так может вести себя только великая женщина, умудренная жизнью, сумевшая подняться над мелочами, над очагом и над горшками для варки похлебки. Так могла бы вести себя одна-единственная женщина в мире: ее величество Нефертити…
Фараон нетерпеливо кашлянул. И Кийа заторопилась к нему. И они вышли оба, между тем как за ними в почтительнейших позах следовали ваятели. Перед тем как подняться на боевую колесницу с позолоченными спицами, его величество сказал Джехутимесу:
— Больше гордости. Учтите: вы — фараоны в
Он положил руку на плечи Кийи, стоявшей рядом с ним. И подал знак трогаться.
Ваятели склонились в глубочайшем поклоне.
Письмо в Хаттушаш [25]
Поздно ночью Тахура закончил письмо. Оно получилось достаточно большим. Но ведь и дело не маленькое. Если говорить скромно. Барыши Тахуры не исчисляются талантами. Золото здесь присутствует как бы незримо. Потому что это — много золота, много талантов, огромное количество дебенов. Их сейчас нет. Но они будут. Для этого нужна победа хеттов, его величества Суппилулиуме. Вот это настоящий барыш! А караван товаров и мешок золота — мелочь! Сущая мелочь, недостойная Тахуры, которого ценит лично царь Суппилулиуме.
25
Хаттушаш — столица Хетсского государства.
Тахура отправит это письмо нарочным. Но не хеттам. А в Вавилон. К себе на родину. Оттуда оно попадет в руки его величества, и он скажет: «Не дремлет, не дремлет Тахура — верный мой слуга, чутко слушающий мои речи». Так скажет великий Суппилулиуме. Ибо победу ему, точнее, ключи к победе добудет Тахура, который здесь в обличье купца…
Он писал арамейскими письменами на папирусе. И когда поставил в конце свою подпись, позвал Усерхета. Лавочника, у которого снимал комнату этот заезжий вавилонский купец. Лавочник поразился размеру письма. По его мнению, это была целая книга.
— Торговый отчех должен быть подробным, — со значением произнес Тахура
— Понимаю.
— Чтобы хозяин мой — главный хозяин — узрел все таким, как оно есть на самом деле.
— Разумеется, разумеется.
— А иначе какой прок разъезжать с товаром?
— Никакого нет проку.
— Послушай, Усерхет, я хочу прочесть тебе — нет, нет! — не все письмо! Это было бы утомительно и для меня и для тебя! Но не сверить с твоим мнением главные мысли — не могу.
Лавочник кивнул. Уселся на циновку. А купец приблизил к себе светильник. Глянул вопросительно на Усерхета.
— Все спят. Все спокойно, — сказал лавочник. И Тахура прочитал:
«Уважаемый хозяин мой Ташшут, пишет тебе работник твой, преданный тебе и усердный в своем деле Тахура из великого города великого Кеми, что на священной реке Хапи. Пишет, моля богов ниспослать…» Это пропустим. Дальше: «Город Ахетатон красив и удобен для жителей. Это столица вселенной, достойная его правителя. Его величество Нефер-Хеперу-Ра Уен-Ра Эхнатон здоров — да ниспошлет ему великий Атон сто лет счастливой жизни!..» Это для порядка, Усерхет. На случай, если перехватят письмо. Сейчас перейду к главному. Вот здесь. (Купец молчаливо пробежал папирус.) Слушай, Усерхет: «Что касается цены на золото, то оно нельзя сказать, что очень дорого или очень дешево. Блестит не очень ярко. И это понятно почему: вокруг мало золота, все больше хрупких глиняных горшков. В одном ларце не умещаются. Или побьются горшки, или вывалится золото». — Купец спросил лавочника: — Будет ли это ясно для читающих в Хаттушаше?