Фараон и наложница
Шрифт:
Бенамун отправился за флаконом. Радопис встала, гордо выпрямив спину, и промолвила:
— Быть может, я приму яд, это лучше, чем иной, более зловещий исход.
Стрела из толпы
Повинуясь велению фараона, Софхатеп отдал честь и вышел, его лицо выражало смущение и страх. Оба советника продолжали стоять, их лица покрылись мертвенной бледностью. Софхатеп нарушил молчание:
— Умоляю тебя, мой повелитель, откажись от посещения храма.
Фараон не мог принять такой совет и, сдвинув брови, гневно изрек:
— Неужели я должен спасаться бегством
Первый министр ответил:
— Мой повелитель, простой народ дошел до безумия. Нам следует выгадать время, чтобы подумать.
— Сердце подсказывает мне, что наш план обречен на явную неудачу, и если я сдамся сегодня, то навеки потеряю свое достоинство.
— А гнев народа, мой повелитель?
— Он спадет и уляжется, когда люди увидят, как я, подобно обелиску, в своей колеснице еду сквозь ряды людей, глядя опасности в лицо, и не собираюсь ни уступать, ни сдаваться.
Фараон начал расхаживать взад и вперед, пребывая в раздраженном расположении духа. Софхатеп молчал, он сам сдерживал гнев. Он повернулся к Таху, словно призывая того на помощь, но командир напоминал привидение, его глаза устремились вдаль, веки налились тяжестью, и стало ясно, что его мысли заняты собственными горестями. Воцарилась мертвая тишина, слышались лишь шаги фараона.
Нарушив молчание, торопливо вошел дворцовый распорядитель. Он поклонился фараону и сказал:
— Мой повелитель, офицер полиции просит вас принять его.
Фараон велел провести того и бросил взгляд на советников, дабы удостовериться, какое впечатление на них произвели слова распорядителя. Фараон заметил, что они смущены и встревожены, на его губах появилась кривая усмешка, он надменно пожал широкими плечами. Вошел офицер, запыхавшись от ходьбы и волнений. Его униформа покрылась грязью, шлем был разбит и криво сидел на голове. Его вид не предвещал ничего хорошего. Офицер отдал честь и, не дожидаясь разрешения, заговорил:
— Мой повелитель! Люди учинили отчаянное сражение с полицией. С обеих сторон много убитых, они одержат верх над нами, если мы не получим значительных подкреплений из рядов стражи фараона.
Софхатеп и Таху пришли в ужас. Оба взглянули на фараона и заметили, что у того от негодования дрожат губы.
— Клянусь каждым богом и богиней в пантеоне, — закричал фараон, — эти люди явились сюда не ради того, чтобы отметить праздник Нила!
Офицер полиции продолжал:
— Мой повелитель, наши разведчики доносят — жрецы подстрекают людей на окраинах столицы, внушая им, будто фараон ложно утверждает, что на юге идет война, и использует этот обман в качестве предлога, дабы собрать войско и сокрушить народ. Люди поверили им и обезумели. Если бы полиция не преградила им путь, то они уже подступили бы к священному дворцу.
Фараон крикнул громоподобным голосом:
— Сомнений больше нет. Вероломное предательство выплыло наружу. Именно эти люди заявили о своих пагубных намерениях и затеяли нападение.
Эти слова показались советникам странными и невероятными, на их лицах появилось вопрошающее выражение: «Неужели это действительно фараон? Неужели это народ Египта?» Таху больше не мог выдержать и обратился к фараону:
— Мой повелитель, настал роковой день. Точно силы тьмы незаметно втиснули его в бег времени. Этот день начался с кровопролития, и одному богу известно,
— Таху, что ты намерен делать? — спросил фараон.
— Расставлю вооруженных людей на оборонительных линиях, выведу колесницы навстречу толпе до того, как она одержит верх над полицией и проникнет сначала на площадь, а затем во дворец.
Фараон загадочно улыбнулся, некоторое время хранил молчание, затем торжественно сказал:
— Я сам поведу колесницы.
Софхатеп пришел в ужас.
— Мой повелитель, — вымолвил он.
Фараон резко ударил себя в грудь кулаками и сказал:
— Тысячи лет этот дворец служил твердыней и храмом. Он не станет объектом разных подлых бунтарей, коим вздумается поднять голос недовольства.
Фараон снял шкуру леопарда, с отвращением швырнул ее в сторону, бросился в свои покои, дабы облачиться в военную одежду. Софхатеп терял самообладание. Ощущая ужас и приближающуюся катастрофу, он обратился к Таху и повелительным тоном сказал:
— Командир, мы не должны терять времени. Иди готовься к обороне дворца и жди приказов.
Таху вышел, за ним последовал офицер полиции, а первый министр дожидался фараона.
Однако события не ждали, и ветер донес страшный шум, который набирал силу, становился дерзким и заглушал все вокруг. Софхатеп бросился к балкону, выходившему на дворцовую площадь, и посмотрел вдаль. Отовсюду огромные толпы людей устремились к площади, крича, бурно выражая недовольство, размахивая мечами, кинжалами и дубинками. Толпы напоминали волны страшного и мощного наводнения. Насколько видел глаз, кругом мелькали лишь непокрытые головы и сверкали клинки. Первый министр содрогнулся от ужаса. Он посмотрел вниз и увидел, что рабы торопливо запирают на огромные засовы ворота. Пехотинцы с ловкостью коршунов поднимались на башни, воздвигнутые в северном и южном концах внешней стены. Множество пехотинцев, вооруженных копьями и луками, двинулись к колоннаде, ведшей в сад. Колесницы стояли в глубине под балконом в два длинных ряда, готовые двинуться вперед, если толпа сломает внешние ворота.
Софхатеп услышал шаги позади себя. Он обернулся и увидел фараона, тот стоял в дверях балкона в форме главнокомандующего. Голову фараона венчала двойная корона Египта. Его глаза злобно сверкали, лицо исказил гнев. Он зло сказал:
— Не успели мы и шага сделать, как нас окружили.
— Мой повелитель, этот дворец — неприступная крепость, его защищают несгибаемые воины. Жрецы будут окончательно сокрушены.
Фараон застыл на месте. Первый министр отступил назад и встал позади фараона. Храня скорбное молчание, оба смотрели на толпы бесчисленных людей, устремившихся к дворцу, словно дикие звери, и угрожающе размахивавших оружием. Слышались их похожие на гром голоса:
— Трон принадлежит Нитокрис! Долой беспутного фараона!
Лучники стражи фараона, стоявшие на башнях, выпустили стрелы и насмерть поразили цели. Толпа ответила на это градом камней, чурбанов и стрел.
Фараон кивнул головой и сказал:
— Браво, браво, вот хищный народ явился свергнуть беспутного фараона. К чему этот гнев? К чему этот бунт? К чему размахивать оружием? Неужели вы и в самом деле хотите пронзить им мое сердце? Молодцы, молодцы! Это зрелище стоит навеки запечатлеть на стенах дворца. Браво, о народ Египта.