Фарфоровые куколки

Си Лиза

Каждый раз, когда я останавливалась, человек, преследовавший меня, останавливался тоже. Я собрала волю в кулак и метнулась в аллею. Там я спряталась за мусорные баки и стала молиться, чтобы рядом не залаяли собаки.

Добравшись до своего номера, я подперла дверь стулом. Я не спала ни секунды, всю ночь прорыдала.

Извини за почерк, все еще не могу прийти в себя.

Поезд почти пуст, и от этого мне еще более одиноко.

Сегодня утром я собрала вещи, чтобы поехать в Буффало, и в холле гостиницы наткнулась на Джорджа Лью. Он приехал, чтобы выступать

в театре „Фокс“ на смену мне. Я все еще была так потрясена тем, что случилось, что все ему рассказала. Я ждала от него сочувствия, но он во всем обвинил меня!

— Ты, черт побери, виновата сама, если вышла из театра в своем сценическом гриме! Если ты выглядишь как Девушка Победы, то мужики будут обращаться с тобой соответствующим образом.

Во всем виновата сама? Всю свою жизнь я слышу одну и ту же песню. Отец, когда извинялся за то, что бил меня, всегда говорил, что я его вынудила это сделать.

Как, интересно, я могла вынудить его бить меня и пинать ногами? А в чем моя вина в истории с Руби?

Джордж — скотина! Он ничего не знает ни обо мне, ни о моей жизни.

Клянусь никогда больше не выходить из клуба, не переодевшись. Хотя вряд ли это защитит меня от таких людей, как отец или Рэй.

Мы подъезжаем к станции, мне надо идти, напишу из отеля.

Заселилась. Продолжаю письмо.

Только что дала интервью местной газете. Корреспонденты замучили меня одним и тем же вопросом: каково это молодой женщине быть постоянно в разъездах, вдали от семьи и друзей? Обычно я отвечаю, что таким образом я помогаю сплотить тылы в военное время, но на этот раз я сказала, что это моя работа. Я еду, выступаю. Иногда все получается хорошо, а иногда не очень. Я могу что-то забыть. Как я могу забыть номер, который повторяю вечер за вечером, недели напролет? А так: я боюсь опоздать на поезд, должна выстирать белье, перед тем как лечь спать. Я думаю о матери, которую не видела и с которой не разговаривала уже несколько лет, о войне, о красивом платье на женщине, сидящей за вторым столиком справа, и о том, сколько оно может стоить.

Я легко могу что-то забыть, а на следующий вечер выступить прекрасно.

Я объяснила интервьюеру, что не могу позволить себе убиваться по поводу каждой ошибки, иначе не выживу в этом бизнесе.

А вот о маме я часто думаю в последнее время. Захочет ли она меня видеть? А отец? Начнет ли он снова драться? Как-то мне грустно от всего этого…

Пожалуйста, передай от меня приветы родителям и скажи им, что я молюсь о Монро. Целуй и обнимай от меня Томми.

Твоя подружка по переписке

Грейс».

«Где-то в Тихом океане, 20 августа 1944 года

Дорогая Грейс!

Прости, что долго не писал. Сослуживцы мои в восторге от фото и вырезок, которые ты прислала: „Ты отхватил себе самую знаменитую куколку, везунчик!“

Они решили, что ты та, кем не являешься, и все время стараются ткнуть меня в эти подозрения носом.

Я теперь настоящий ас. Пару дней назад сбил пятый японский самолет, а сегодня выдавил один из неба. Я видел лицо пилота,

когда тот понял, что ему некуда деваться.

Недавно подбили В-17 моего приятеля. Самолет загорелся и упал в джунгли, недалеко от базы. Погибли все. Хорошие ребята, все до одного.

Я тут думал кое о чем, Грейс. Я люблю тебя, но мне надо сосредоточиться на выполнении своего дела.

Удачи тебе!

Джо».

«Поезд до Алтуны, 30 августа 1944 года

Джо, любимый!

Ты меня стыдишься? То, что происходит между нами, — особое чувство. Не позволяй парням над собой шутить.

Я знаю, тебе там нелегко, но ты, главное, помни: я жду тебя. Так что, пожалуйста, пиши. Ты меня пугаешь.

Я буду любить тебя вечно.

Грейс».

«Где-то в Тихом океане, 15 сентября 1944 года

Открытка:

„Только что сбил номер семь. Ты молодчина, Грейс, и всегда ею останешься. С нетерпением жду встречи после войны“».

«Поезд на Форт-Уэйн, 1 октября 1944 года

Дорогая Элен!

Я плачу, пока пишу тебе эти строки. Джо прислал мне всего лишь открытку и даже не потрудился ее подписать! Ох, Элен, я так его люблю! Что мне делать?

Грейс».

«Нью-Йорк, 2 октября 1944 года

Элен!

Ничего у меня не получается так, как я запланировала. Я таки добралась до Нью-Йорка, и это было здорово. Ли Мортимер тоже был великолепен. Сэм Бернштайн, мой новый агент, договорился о моем выступлении в клубе, где я и исполнила номер с шаром. Надо сказать, что на фоне других артистов я выглядела бледно.

Как же мне повредило пребывание в лагере! А жители Нью-Йорка? Кажется, они повидали все на свете или считают, что уже повидали, потому что лишь отметили „пару буферов“, а потом вернулись к своим мартини и перестали обращать на меня внимание.

Сэм и Ли хотят, чтобы я поехала в турне с „Китайским рагу“, чтобы снова вернуться в строй. На Запад, понятное дело, я ехать не могу. Они считают, что безопаснее всего будет на Юге, где очень мало кто видел живого японца. И я буду зарабатывать по четыреста долларов в неделю, что очень даже хорошо.

Я обещала, что, когда выберусь из Топаза, мы будем вместе. Поедешь со мной моей костюмершей?

У нас все будет лучше всех.

Руби».

«Поезд до Флинта, 3 октября 1944 года

Дорогая Элен!

Жизнь умеет подавать крученые мячи. Вчера позвонил Макс и предложил присоединиться к Джорджу Лью и комедийному дуэту „Минг и Линг“ для выступления в Атланте. Я тут же подумала об Эдди: помнишь, как он говорил: „Север, запад, восток и на холме росток“? Он всегда боялся Юга, говорил: „Я не черный, но я и не белый“. Я тоже! Так что я отказала Максу, но он продолжал настаивать. Сказал, что шоу называется „Китайское варьете“ или „Китайское веселье“. Владельцы клубов собираются рассылать рекламу с девизами: „Азия — это весело! Это песни, искрометные шутки и потрясающие танцы!“