Фарги Падающая звезда

Куницына Лариса

Он медленно поднял голову и взглянул на них. Голубые огни плясали в его огромных глазах. Он чуть усмехнулся и вполголоса прошептал Слово Власти, закончившее ритуал и заключившее его врага в непроницаемый кокон звёздной энергии.

Мягким и нежным голосом Фарги произнёс небольшое заклинание, и Зуна вспыхнула голубым огнём за его спиной, скобы, звякнув, отскочили от креста и оставленные ими раны мгновенно затянулись. Распутав цепь на поясе, он скользнул вниз и легко приземлился на каменный пол, с торжествующей усмешкой глядя на Жрецов. Они ждали. Главный жрец попытался открыть рот, но Фарги остановил его повелительным жестом. Подойдя к стене, он поднял куртку

и вспомнил об Эдди, жизнь и ненависть которого он использовал во имя своей победы. Это была не та куртка, что он брал у него. Та уже давно висела на нём, как на вешалке. Великая цель требует жертв, что значат несколько потерянных килограммов, если ты возложил на алтарь жизнь? Но куртку и брюки пришлось заказать новые, размера на два меньше. Завтра они уже будут не нужны. А пока…

Он надел куртку и с треском застегнул «молнию». Потом опустил руку в карман и достал из него широкий прозрачный браслет. Надев его на кисть, он пошевелил пальцами, проверяя, хорошо ли подошли контакты на внутренней стороне, и обернулся. Он не любил убивать, но иногда это было необходимо. Эти киотиты были не просто магами, они были жестокими убийцами, они хранили тайны дьявольских заклятий и тайком совершали в своем Храме кровавые ритуалы. Они слышали ключевое заклинание. И они были далеко не так беспомощны, как могло показаться.

Фарги сжал руку в кулак, и тут же на тыльной стороне его ладони расцвёл хрустальный цветок. Длинные лепестки смертоносной ромашки удлинились и сомкнулись, образуя рифлёный диск, окружённый блистающими зубцами лезвий.

Главный жрец издал вопль ужаса и гнева. Он, должно быть, знал о боевом щите Сэнгра, которого здесь называли Хрустальным Рыцарем.

Пусть так. Фарги не любил убивать безоружных. Он лишь усмехнулся, увидев магические жезлы в руках киотитов. Первый же огненный луч, посланный в его сторону, он отразил щитом с такой точностью, что тот, вернувшись, поразил жреца, пустившего его. Короткий взмах, и другой киотит рухнул на пол, разрубленный пополам. Кровь его зашипела на зубцах, и щит сверкающим диском пробил мерцающую защиту третьего.

С лёгкостью и изяществом смерча Фарги закружил по каменному мешку, ускользая от молний, огненных стрел и обжигающих брызг кипящего камня. Отшвыривая с пути тёмных тварей, которых выпустили на него киотиты, он продолжал собирать свою кровавую жатву. Смертный, даже если он маг, не может устоять перед оружием, выкованным звёздным светом для уничтожения демонов Тьмы. Жрецы падали один за другим, пытаясь защититься и напасть. Самого главного из них он настиг уже в соседнем зале возле одной из колонн. Он замер на несколько мгновений, позволяя киотиту произнести до конца заклятие смерти, и почувствовал на коже ледяное дыхание, которое умчалось прочь, не причинив ему вреда. После этого он последний раз взмахнул щитом и разжал пальцы. Щит тут же исчез, превратившись в странное украшение, а кровь киотитских жрецов дождём упала на каменный пол.

— Последнее лекарство — огонь, последняя хитрость — меч, — произнёс Фарги, глядя на поверженного врага. Потом замер, прислушиваясь к себе. Кусирата бился, стонал, рычал и пытался разбить своё узилище, но оно было крепко. Тысячи и тысячи лет оно было местом заточения хитрого и злобного Лесукла, шестипалого демона. Каких только уловок не испробовал он, чтоб вырваться на волю и растерзать своего тюремщика, но на деле лишь учил его искусству удерживать Зло в узде.

Фарги усмехнулся. Давно уже нет бедного Лесукла, но, к счастью, есть вещи, которые не забываются, сколько б раз смерть ни ломала твоё тело, сколько б раз

жизнь снова не распускалась в нём жемчужным лотосом. У Кусирата не было шансов. Он был побеждён…

Фарги вернулся домой, на виллу, в тихий, светлый дом, который он создавал годами, как фрески на монастырских стенах. Там никого не было. Его друзья являлись сюда без приглашения, но сегодня они были слишком заняты. Он и сам не знал, хотел бы он, чтоб они были этой ночью с ним или нет. С одной стороны, проститься с теми, кто стал так дорог тебе за эти годы, о ком ты уже привык думать, как о части себя… Он усмехнулся, представив последний свой пир в кругу друзей перед питием цикуты. Наверно, это было бы неплохо… Но, с другой стороны, ему не хотелось ничего объяснять и видеть их глаза, когда он скажет им, что задумал. В глубине души он испытывал чувство вины за то, что покидает их. Сама мысль о том, как они останутся без него, обжигала болью. И как он будет без них. И кроме всего прочего, ему нужно было приготовиться к утру. Осталось совсем не так много времени.

Для начала он стащил с себя опостылевший костюм из чёрной кожи и с наслаждением затолкал его в испуганно пискнувший утилизатор. Потом долго стоял под душем, смывая с себя не столько грязь, сколько чужие воспоминания, жёгшие его огнём. Надев белый комбинезон, ставший слишком просторным, потуже затянул пояс и пошёл в белую комнату, где любил сидеть один, глядя на стены, похожие на чистые листы, на яркие соцветия экзотических растений, стоявших в углах в изящных вазонах. Именно там ему приходили в голову самые интересные идеи.

Устроившись на удобном ложе, точно повторяющем изгибы тела, он какое-то время смотрел в окно, но темнота опротивела ему за последние недели. Откинувшись на спину и закинув руки за голову, он взглянул на девственно чистый потолок.

Он не чувствовал ни печали, ни отчаяния. Это казалось странным. Сколько раз он прокручивал про себя сценарий этой ночи, и каждый раз получалось слишком тоскливо. На ум приходили слова Бейлакани:

О ночь одиночества! Ночь, пощади!

Я брошен. Закован я… Тьма впереди…

О ночь, если даже ты жизнь, — уходи.

О, утро! Пусть гибель ты — вспыхни! Приди!

Но всё было иначе. Он был рад тому, что у него есть впереди несколько часов. У него было время вспомнить эту свою жизнь. Что ни говори, а она удалась. И впервые ему повезло уйти первым, не оплакивая и не хороня. Трое мальчишек, таких разных, таких неподатливых сперва, но как они расцвели в его руках, какой силы, какого ума набрались. И как много радости они ему дали… Жаль их оставлять, но пора им самим становиться на крыло. А ему — на покой. И в этой жизни он пожил уже достаточно. А достаточно ли? Он покачал головой. Счастья не бывает достаточно. Так можно было бы жить ещё годы, столетия…

Но не стоит о грустном… Он прислушался и заметил, что его узник притих. Что-то задумал? Конечно, не устал. Фарги закрыл глаза и сосредоточился. Так оно и есть. Полыхающие синим пламенем письмена выстраивались во что-то вроде тарана. Неплохо, одобрительно подумал он, но уже было. Он представил себе прозрачную ледяную руку, с тонких нежных пальцев которой вспорхнула бабочка с алыми крыльями. Она закружилась в лёгком танце, облетая зловещие руны, и с её крыльев посыпалась золотистая пыльца, от которой кривые знаки сжимались и растекались кипящими лужицами, пока не исчезли совсем. Кусирата гневно завопил и снова заметался, пытаясь пробить мерцающие стенки кокона. Фарги провёл рукой по лбу и посмотрел на пальцы. Они блестели от пота. Он резко сел и обхватил колени руками.