Фармацевт
Шрифт:
– Куда?
– Как на улицу отсюда попасть.
– Нет, - сказал Васенька. И подумал, что сейчас заплачет, как маленький.
– Бестолковый, - огорчился Филатыч.
– Ладно. Берись тогда за тряпку. Домоешь лестницу, повернешь в коридор. В кабинеты пока не суйся, дождись меня. А я пойду мешок с мусором снесу на помойку, раз ты выход не помнишь.
И он подхватил из угла здоровенный черный вонючий мешок.
К тому времени, когда Филатыч вернулся с запасными ведром и тряпкой (шваброй он не пользовался, мыл только руками), к тому времени Васенька уже управился и с лестницей, и с пыльным коридорчиком. И дожидался у двери, за которой скрылась
В ее кабинете сквозь серебряную пыль смотрели со стен, со столов и даже прямо с пола картины. Васенька сроду не видел настоящих картин: в рамах, на холстах или без всяких рам и обрамлений, на листах бумаги. Он был поражен. Драил пол и оглядывался на изображенных на картинах людей, места, корабли. На некоторых картинах были странные черные провалы. Совершенно непонятно, что они означали. Пустоту? Сон? Бывает, во сне идешь, спотыкаешься и падаешь в никуда-а-а.
Аня сидела за компьютером, не обращая на них ни малейшего внимания, и стучала по клавишам. Компьютер Васенька тоже впервые видел.
В другом кабинете топтались мужчины, курили едкие сигареты. Работали сразу три "видака" ("видак" Васенька видел как-то у одноклассника, да и в школе у них был, пока не сперли). Работали без звука. Шли какие-то почти бесцветные фильмы.
Здесь мыли осторожно, стараясь не задеть проводов, переходников, стабилизаторов. Пепел с сигарет тут же сыпался на влажный пол.
Вдруг дверь распахнулась и стремительно ворвался Ворон.
Васенька водил тряпкой по чистому, не поднимая головы, боялся, что Ворон его заметит и спросит - кто ты такой?.. И знал, чуял, что уже замечен.
Мужчины с приходом Ворона оживились, окружили его, загалдели. Затем стихли, потому что он говорил. Васенька полз со своей тряпкой к выходу. Вдруг Ворон спросил:
– У вас помощник?
Спросил просто, без неудовольствия, без удивления.
– Вот, - сказал Филатыч.
– Племянник мой. Сирота он, не знаю, как помочь. Супруга моя вряд ли его примет... Может, он у нас пока, на вахте, под мою ответственность?
– Да?
– сказал Ворон растерянно.
Видно, что не понравилось ему предложение Филатыча, но и отказать почему-то он не смог, будто не умел. Это удивило Васеньку. И он поднял пылающее лицо. Ворон взглянул быстро, внимательно.
Ничего определенно и четко он не ответил Филатычу, кроме того растерянного "да?". Попрощался со всеми и вышел.
– Ты чего?
– сказал Филатыч.
– Уснул тут? Нам еще на шестом кабинеты мыть.
Поднялись по чистой лестнице на шестой, в такой же узкий коридорчик, очевидно, так же, как и на пятом, ведущий под прямым углом к коридору большому, с фотографиями странных красавиц и красавцев.
Пока не домыли все, Васенька никаких вопросов не задавал.
Увидел он много чудес: и кукольных человечков с кукольными же птицами и зверями, домами и даже горами. И людей, этих кукол укладывающих в коробки. Видел и даму, которую окрестил тут же Феей. За хрупкость, за хрустальную ясность глаз, за быструю иголку в сухой ручке. Дама подшивала подол старинного парчового одеяния цвета червленого золота и такого же тяжелого на вид. И нитка в иголке была золотая. По стенам в келье у дамы висели ружья и пистолеты, почти как настоящие. Кинокамеры смотрели стеклянными круглыми глазами со стеллажей.
Увидел Васенька и того мужчину, из-за которого оказался здесь. Узнал по пальто, висевшему
А вот мужчина Васеньку не узнал. Хоть и взглянул сквозь очки. Но взглянул рассеянно.
Он сидел за столом среди стопок бумаг, книг, газет, листов, листиков белых новеньких, старых желтых, в пятнах, измятых, исписанных и чистых. Он писал, низко наклоняясь. Писал карандашом, стирал ластиком.
Книг было множество в этом кабинете. Как в районной библиотеке. И Васенька подумал, что, наверно, все их мужчина прочитал.
Когда все было наконец вымыто, когда спускались в просторном прохладном неторопливом лифте, Васенька спросил у Филатыча (которого по-прежнему звал про себя Петром-апостолом):
– Он, это?
– Что?
– Разрешил? Что вы сказали. Про меня.
– Не запретил, - усмехнулся Филатыч.
Васенька хотел еще спросить, почему Филатыч за него заступился, чем ему Васенька показался. Прямо на языке вертелось и жгло. Но Васенька вопрос проглотил, боясь спугнуть привалившее счастье. И глаза опустил, чтобы Филатыч не прочел вопрос в них.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
По вечерам все преображалось. Ближе к шести собирался народ. Очередь выстраивалась в буфет. Толпились в больших коридорах на пятом и шестом. Маленькие коридоры - перпендикуляры, аппендиксы - для посторонней публики были запретны.
Звонков здесь не было. Отворялись двери четырех кинозальчиков. Контролерши разрывали билеты. Кино начиналось. Старое. Черно-белое. А если и цветное, если даже и новое, то такое, что сразу понятно - музейная редкость, коллекционное вино, и через сотню лет будет отличный вкус. Если кто решится через сто лет стереть пыль с этой бутылки и откупорить... Скороспелок здесь не давали. И публика вся была знатоки, ценители, смаковали каждый кадр.
Васенька наслушался их разговоров и на площадках, где белый сигаретный дым ел глаза, и в буфете, где пили они, сдвинув столы, чай-кофе-пиво, заедая бутербродами подешевле, с сыром. И у книжного лотка.
В кино Васенька еще походил, а книжки - нет, не открывал, не интересовался. Читал он все ж таки медленно, по складам и только если очень уж надо было - как тогда, объявления о мотоциклах или, как сейчас, объяснения про лекарства.
Иные были любители - наслаждались не сюжетом, не игрой, не работой оператора даже, не монтажом, не мизансценой, не репликами, а вещами посторонними, вроде пролетевшего в кадре, вдалеке, крохотного, никому по фильму не нужного самолетика. Или походкой случайного прохожего, или всем видом его: пальто, шляпой, ботами, авоськой с пустой молочной бутылкой. То есть случайно или нечаянно попавшей в кадр, как в рыбацкую сеть, жизнью.
Но кино, шумные, многолюдные вечера Васенька не полюбил.
Он полюбил, когда все, до последнего зрителя, расходились, когда механики выключали свои аппараты, когда смотрительницы гасили свет в опустевших больших коридорах и сами спешили домой. Когда засидевшиеся допоздна сотрудники собирались наконец на выход. Когда все ключи оказывались на щитке на гвоздиках. Когда дежурный вахтер запирал на засов дверь и ложился спать в достопамятном закутке. И наступала до утра тишина.
Васенькино жилье обустроили в кладовке за гардеробом. Света там не было. Васенька зажигал свечку в майонезной банке. Матрац и белье Филатыч приволок из дома и кое-какую одежонку. Дома у него, в Ясеневе, Васенька бывал, но Супругу (так он ее величал про себя - с заглавной буквы) видел только на фото. Дородная была женщина.