Фартовое дело
Шрифт:
Выходило, что Есаул попался живым. Механик прекрасно понимал, каких неприятностей можно ждать. Конечно, Есаул сразу не расколется, но допрашивать его будут очень серьезно и без соблюдения прав человека, доведут его до такого состояния, когда он будет рад рассказать все-все-все, даже точно зная, что после этого его убьют. Сколько он сможет продержаться? День? Два? Неделю?
Стоит Есаулу просказаться насчет того, как они с Механиком попадали на остров, — и все. Правда, там тоже есть кое-какие заподлянки, но Серый вполне способен их преодолеть.
Конечно, сейчас надо не о кладе думать, а о том, как шкуру спасти,
Но куда же все-таки кости бросить? Машина есть, деньги есть, инструмент — и тот прихватил. Все это вещи полезные и вредные одновременно. Машина — угон, деньги — разбой, инструмент — незаконное хранение оружия. Да еще вон сумки челноковские на заднем сиденье — кража. Статьи 166, 162, 222, за самодельный револьвер еще и 223 плюс 158. Ну а 164 — за разграбление бузиновского клада, и 105 — за множество мокрух докажут потом. На пожизненное уже набралось, если теперь действительно не расстреливают. Конечно, на долгое пребывание за решеткой рассчитывать не приходилось, тем более что до суда дожить тоже было проблемой, но Механику даже на день не хотелось садиться.
Он уже это проходил. И туберкулез был оттуда, и седина в неполных сорок два, и морщины, и еще много всякого. Хотя ему еще повезло. Такого, как он, мелкого, могли придавить, как клопа, и не заметить. Или навеки превратить в тряпку для вытирания ног. Помогли только вот эти руки, которые могли из дерьма сделать конфетку, запустить любой мотор, отладить то, что казалось безнадежно поломанным. За это и паханы уважали, и начальство. А сидел Механик всего-навсего за то, что продал списанный движок со своей БМР в соседний колхоз, где часто отключали электричество. Движок все равно пошел бы в переплавку, но у нас, как известно, сам не гам и другому не дам. И что обидно, другие, в офицерских, а не в прапорщицких погонах, воровали куда крупнее, но на два года сел Механик. И все после этого покатилось, рассыпалось… Жена с детьми сбежала, никто и не вспомнил, как он утюжил минные поля и горные дороги, сколько раз его при этом глушило до крови из носа и ушей. Никто и не вякнул ни про медали «За безупречную службу» второй и третьей степеней, ни про «Красную Звезду» за Афган. Рваный комбез и старый шлемофон — вот и все, что осталось «на память». Да и то потому, что завалялось на чердаке у матери в деревне. Теперь и матери нет, и дома… Комбез и шлем на дне рюкзачка остались. А еще ненависть осталась и готовность убивать.
Механик проскочил километров с полста от Кольцевой. Машин стало меньше, а потому вероятность, что тормознут, повышалась. С магистрали пора было сворачивать. Куда-нибудь на проселки, которые по зиме становятся похожими на нормальные дороги,
Один такой незаметенный проселок открылся справа. «Кирпича» не было, дорога по идее не должна была упереться в забор воинской части, режимного предприятия или правительственной дачи, а потому Механик без долгих размышлений свернул на извилистую дорожку, ведущую куда-то в лес.
ДУРА
Проехав около километра, Механик ощутил, что ему надо малую нужду исправить, притормозил у обочины, куда грейдер или бульдозер нагребли полуметровые сугробы.
Машины время от времени урчали только на большой трассе, а здесь, в лесу, было тихо. Даже ворон не слышно было и дятлы не стучали. Тихо, душевно, нервы успокаивает…
И вдруг: «Ап-чхи!» Буквально за спиной. Механик резко обернулся, сунул руку в карман за «ТТ». Заодно заметил, что, когда стрелял в пацана у девятиэтажки, дырку в кармане прожег солидную.
Присмотрелся.
Никого. Дорога пуста с обоих концов, между деревьями никого не видно, снег чистый, только какие-то мелкие птичьи следы.
Уши у Механика были профессионально глуховаты, несколько раз барабанные перепонки повреждал. Если б кто-то чихнул метрах в пятидесяти или даже в двадцати, вряд ли бы услышал. А лес — это ж не тайга все-таки! — просматривался если не на полста, то уж на двадцать метров точно. Правда, бывало, что в минуты опасности слух обострялся, но сейчас не тот случай. Опасность должна была как-то по-другому себя проявить.
Механик был готов поверить, что с перепугу до глюков дожил, но тут вновь раздался какой-то легкий шум. На сей раз Механик четко усек: это у него в «Жигуле» что-то происходит. Обошел вокруг, постукал по резине — нет, все нормально.
И тут, как-то краем глаза, Механик заметил, что челноковские клетчатые сумки, наискось привалившиеся с заднего сиденья к спинке переднего, чуть-чуть ворохнулись…
«ТТ» в руку, дверцу настежь!
Первое, что увидел, — утепленные женские сапожки. Отвалил сумки на заднее сиденье и увидел насмерть перепуганное личико… Та самая, с лестничной площадки: «Вам необыкновенно повезло!..» Трясется как осиновый лист, даже крикнуть боится от страха.
— Вставай! — скомандовал Механик. — Пересадка!
— Нет! — скорее прохрипела, чем выкрикнула «коробейница».
— Вылазь! — произнес он, крепко сцапал девку за ворот куртки и выдернул из машины. Пистолет, поднесенный к носу, сделал ее более послушной. — Открывай переднюю дверцу и садись! — Подчинилась тут же.
Механик, беспокойно поглядывая то на девицу, то на дорогу, обежал капот и уселся за руль. Вытянул ремень безопасности и пристегнул свою пассажирку. Нажал кнопку и заблокировал правую переднюю дверцу.
— Так, — произнес Механик, трогаясь с места. — Как ты попала в машину, не спрашиваю. И так ясно. Испугалась, когда я твоих мальчиков положил, выскакивать из машины, когда было можно, побоялась, а потом завалилась сумками и не дышала? Верно?!
— Да… — пробормотала девица.
— Про оружие не спрашиваю — у тебя его нет, слава Богу. Вопрос единственный: кто послал?
— С Темой была… — неопределенно пробормотала девица.
— Это тот, что помоложе, или тот, что постарше?
— Тот, что к вам на этаж поднимался… Часы продавали.