Фартовое дело
Шрифт:
Когда все четверо оказались в воде, Клава первая нашла выход из положения. Она увидела, что канава с небольшим уклоном поднимается вверх, а следовательно, там, где повыше, воды должно быть меньше. Сверху в канаву стали падать ветки и даже целые кусты; должно быть, пулеметчик решил взять на себя работу, которую делали ротенфюрер и Якоб Мюллер. Несколько пуль просвистели и в самой канаве, но никого не задели… Все четверо, обжигаясь наполнившей валенки водой, полубегом двигались вверх по канаве. Она становилась глубже, но воды в ней действительно стало поменьше. Канава шла не прямо, она почему-то все время сворачивала вправо, и конца ее не было видно. Пробежав по канаве метров пятьдесят, они увидели конец, а точнее — начало этой канавы. За поворотом они увидели несколько бетонных колец диаметром не меньше полутора метров, лежавших по берегам канавы, а сама канава начиналась от точно такого же кольца, уже уложенного в грунт и засыпанного сверху землей. Когда подошли, то из огромной трубы, не трубы, а прямо-таки тоннеля, дохнуло сыростью и пронизывающим холодом.
«Приехали!» — чувствуя, что ноги
— Немцы! — сказала Зоя, услышав через трескотню пулеметов и автоматов лающие слова команды:
— Форвертс! Нах уфеа! Шнеллер лауфен! Тали!
— В дыру, его мать! — прошептала Клава, дергая Юрку за руку и втаскивая его в кольцо, откуда в канаву тихо и безмятежно выливался небольшой мутноватый ручеек. Все так же, полубегом-полушагом, все четверо вбежали в трубу и, не обращая внимания на темноту, устремились вперед, подальше от солнечного света, подальше от немецких голосов…
Глава IV
…В час дня командир Малининского отряда, Майор, связался по рации с Сергеевым и поинтересовался, прибыли ли посланные за медикаментами люди. Сергеев ответил, что еще не прибыли, и обещал, что сообщит немедленно, как только появятся, если появятся вообще… В том, что Юрка с Зоей появятся, Сергеев сомневался. Мужик из деревни Савки принес известие о том, что над озером Широким был воздушный бой между «мессером» и нашим «У-2». Хотя Сергеев прекрасно знал, чем должен был закончиться такой бой, он все-таки спросил, чем он закончился. Мужик ответил путано, поскольку из-за деревьев толком не разглядел: «Кажись, кого-то сбили, а кого — не понял…» Сергеев решил, что сбили, конечно же, «У-2», и догадался, что это и был тот самый самолет, на котором ему собирались отправить инструктора по снайперской подготовке. Была, однако, надежда, что инструктор и пилот «ушки» выпрыгнули с парашютами. Мужик, правда, говорил, что никаких парашютистов он не видел. Вся надежда была на разведгруппу, высланную прошлой ночью к озеру Широкому. Задача у них была такая же, как та, которую поставил Климыч перед Юркой: изучить подходы к острову и постараться рассмотреть немецкий объект. Сергеев думал, что, если кто-нибудь спрыгнул с «У-2», то разведгруппа поможет найти дорогу в отряд…
Разведгруппа вернулась затемно, в седьмом часу вечера. Из десяти партизан только пятеро. Командир ее погиб, и докладывал Сергееву результаты поиска боец, который хоть и был толковый разведчик, но еще неопытный. По его словам, немцы вокруг озера ведут какие-то подготовительные работы, на всех дорогах усилены патрули, причем механизированные, на легких танках или бронетранспортерах, они двигаются по лесным дорогам. В двух или трех местах под охраной эсэсовцев ведут работы военные топографы, явно привязывают что-то к местности. Особенно сильно патрулируется и охраняется дорога, ведущая на самый остров. Фашисты искусственно намораживают лед, поливая дорогу из шлангов по ночам. Ночью с острова светят хорошо замаскированные днем прожектора. Их шесть, и они очень мощные, скорее всего — зенитные, потому что дают очень широкие полосы света и высвечивают практически все озеро со всех сторон, причем рассмотреть что-нибудь на острове из-за их слепящего света нельзя.
О воздушном бое над озером никто из разведгруппы ничего толкового сказать не мог. Самолеты они слышали, слышали взрыв и видели дым, который поднимался примерно от Федюлькиного лога. Парашютистов, даже если бы они были, разведчики не смогли разглядеть.
Немцев у машины с минометом было немного, человек шесть, и командир решил уничтожить их и перейти дорогу здесь же, не обходя машину. Но тут вышла загвоздка: к минометчикам подошел бронетранспортер с двумя десятками солдат, и его водитель по приказу офицера подцепил к своему тарантасу грузовик. Партизаны вынуждены были прождать еще какое-то время, а когда перебрались на другую сторону дороги, обнаружили, что по шоссе движется целая колонна грузовиков и бронетранспортеров, которые через равные промежутки времени останавливаются и высаживают солдат. Похоже было, что немцы решили провести прочесывание местности. Разведчики вынуждены были уходить дальше, к озеру, надеясь проскочить через Федюлькин лог. Однако от лога и от берега озера уже двигались цепи фашистов. Оставалась еще одна возможность — выскочить с востока, выйдя на дорогу, по которой ехали утром Юрка и Зоя. Немцы были и тут. Как раз на этом месте оказался злополучный грузовик с минометом. Бронетранспортер тоже стоял, но солдаты из него уже выгрузились, и в машине оставались только шофер и какой-то унтер. Разведчики сумели без выстрела, притаившись под корнями вывороченной когда-то сосны, пропустить мимо себя цепь автоматчиков, а вот на грузовик и бронетранспортер им пришлось потратить немало патронов, а кроме того, потерять трех человек. Немцы, услышав стрельбу у себя в тылу, развернулись и стали, загибая фланги, вновь окружать разведчиков. Командир группы был ранен еще в перестрелке с минометчиками, понимал, что из-за него может попасться вся группа, и приказал уходить. С ним остался, как ни матюгался на него командир, еще один парень, здоровенный бугай, которого до войны даже быки боялись. Группа оторвалась от немцев и долго слышала за спиной стрельбу, причем заменивший командира разведчик божился, что слышал взрывы мин, выпускаемых из миномета… Так оно и было.
Командир вместе со своим детинушкой вдвоем установили миномет на опорную плиту и двуногу, разбили ящик с минами и стали без прицела, наугад бросать мины в сторону немцев. Миномет был батальонный, и плевался он довольно далеко. К тому же детинушка наводить не умел, и все мины летели в перелет. Именно эти мины долетали до озера
Сергеев ничего этого не знал. До войны он был уполномоченным по хлебозаготовкам, потом был направлен в НКВД и привык недоверчиво относиться к людям. Он знал, что в тридцать седьмом на пропавшего ныне без вести командира разведгруппы были «сигналы». Делу тогда хода почему-то не дали, но Сергеев сейчас, когда этот человек пропал, не мог об этом не вспомнить. Кто знает, что тут у фашистов за объект, и если пропавший разведчик расколется где-нибудь у гестаповцев, неизвестно, какие последствия это может иметь… Он представил себе, как где-то там, в самом логове Гитлера, какой-нибудь находящийся вне подозрений советский чекист, невероятно рискуя, добыл для Родины какие-то сведения, имеющие, быть может, огромную важность для всего хода войны. Может быть, за эти сведения уже кто-то заплатил жизнью, переправляя их в Центр. А может быть, все сошло гладко, и чекист в немецком тылу остался цел, работает дальше, уверенный, что информация в надежных руках, что Родина его не подведет… Родина же доверила эту информацию товарищу Сергееву, старшему лейтенанту госбезопасности, командиру партизанского отряда, а кому доверил ее он?! Человеку, на которого были «сигналы»… Пусть он полтора года партизанил прекрасно, но все же… Ведь многие до войны слыли героями, а потом оказывалось, что они втирались в доверие и были немецкими шпионами, как Тухачевский, или японскими, как Блюхер… И вот, может быть, сейчас этот тип сидит где-нибудь в гестапо и выкладывает все, что знает и об отряде, и о Сергееве, и о полученном от Центра задании… И может быть, отсюда, от этого захваченного у озера разведчика, потянется ниточка, которая выведет гестапо на чекиста, глубоко законспирировавшегося в германском тылу, а может быть, и не на одного его, а на целую группу… Было Сергееву над чем призадуматься.
После семи вновь пришла шифровка от Майора, запрашивавшего, нет ли сведений о Юрке и Зое. И Майору нельзя было сообщить ничего утешительного…
…Майор тоже знал, что вокруг озера немцы затеяли какую-то возню. Ребята могли совершенно случайно попасть в облаву. Успокаивало то, что у них с собой не было ни оружия, ни вообще чего-то подозрительного. Но кто его знает, что может быть: случайно оговорились, сбились в легенде, наткнулись на какого-нибудь полицая, знавшего их… Майор видел перед глазами насупленное, серьезное, не по-детски суровое лицо Юрки, немного мечтательное, курносенькое личико Зои, и у него тоскливо сжималось сердце от того, что именно он, если что, первопричина того, что эти молодые жизненки пропадут вот так, ни за понюх табаку… После того как Сергеев сообщил, что сведений о посланных за медикаментами у него нет, Майор сел за стол в штабной землянке и свернул из трофейной русско-фашистской газетенки солидного калибра самокрутку. Дым ему помогал в таких случаях, которых за эти военные месяцы, за без малого два года, было уже так много, что в пору уж было совсем зачерстветь душой. Вроде бы за это время отряд потерял уже не менее сотни человек, сотни и тысячи людей были перебиты немцами в деревнях, в райцентре. Среди них были десятки людей, которых Майор хорошо знал, с которыми он дружил… И все же привыкнуть к тому, что посланные им люди не возвращаются с заданий, Майор не мог… А особенно тяжко ему бывало, когда погибали такие вот молоденькие мальчишки и девчонки… Майор пускал дым, сизые кольца медленно расплывались в воздухе, но тоска не уходила.
Внезапно в землянку ворвался ночной холод. Дверь распахнулась, и появился партизан Колька Марьин, невысокий, коренастый, довоенный чемпион района по гиревому спорту.
— Товарищ командир! — сказал он взволнованно. — С заставы Серко привели…
— Так, — сказал Майор спокойным внешне голосом, одновременно собирая в кулак все нервы, чтобы не сорваться… Он уже понял, что если Марьин говорит, что Серко привели, значит, ребят в санях либо вообще нет, либо…
— Значит, Серко пришел, а их нет… — сказал Колька несколько растерянно. — Стали шуровать, а под сеном — немец, живой… Связан ремнями, с кляпом в пасти, да еще и к саням привязан. Одна нога в сапоге, а другая так…
— Что ты мелешь? — Майор вскинул брови на лоб. — И с ним никого?
— В том-то и дело! — воскликнул Марьин. — Эсэсовец здоровеннейший, прямо боров… А Юрки и Зои нет…
— Тащи его сюда, а заодно давай зови Климыча и Арона Семеновича. Немец не обморозился?
— Да нет, сейчас тепло, к тому же в сене был… На ноге у него носок да еще портянка…
Колька выбежал, и через несколько минут в землянке появились Климыч, бывший бухгалтер райфо Арон Семенович Фишман, исполнявший обязанности переводчика, а следом эсэсман Якоб Мюллер, шкардыбавший в одном сапоге, под присмотром автомата Кольки Марьина. Всем присутствующим было ясно, что немец основательно промерз, а кроме того, слабо соображает, как он дошел до жизни такой. Он испуганно, непонимающе озирался, вертел головой со сползшей на нос каской. Поправить он ее не мог, потому что руки у него за спиной были все еще крепко связаны, а издать удивленный возглас ему мешал кляп во рту. Колька Марьин довольно невежливо содрал с немца каску и подшлемник и бросил их на командирский стол, где уже усаживались Майор, Климыч и Фишман. Затем он подставил под зад Мюллера табурет и, взяв его за плечи, легко усадил, а затем, разжав немцу рот, помог ему вытащить оттуда кляп.