Фартовые
Шрифт:
Берендей осторожно спрятался за дерево, притаился, не дыша. И вскоре меж деревьев увидел оленя. Громадные рога гнули его голову к земле. Олень хромал. Передней ногой не мог наступать на мох, а потому шел тихо, вспотычку, осторожно прислушиваясь, оглядываясь на каждый звук.
Берендей подкрался. И едва олень нагнул голову, ударил его топором изо всех сил. Увидев, что убил хромого, Берендей заорал от восторга на всю тайгу:
— Федька! Беги сюда, харя неотмытая!
Харя, вышедший за дровами, испугался, услышав зов. Побежал на голос фартового.
До глубокой ночи радовались мужики удаче. Ведь оба забыли, когда в последний раз ели мясо.
— Век свободы не видать, если я хоть когда-то ел такое вкусное мясо! — хватал Берендей мясистые куски оленины.
А к утру разболелись у поселенцев желудки, отвыкшие от мяса. И если бы не ягоды лимонника, успокаивавшие резкую, не отпускавшую ни на минуту боль, не миновать бы обоим заворота кишок.
— Вот, гад хромой, отплатил за погибель нам, — покрутил башкой Берендей. Тут он услышал, как кто-то уверенно идет к будке.
Начальник госпромхоза с двумя мужиками несли на плечах громадные мешки, тюки. Сбросив их в будке, позвали к лодке.
Берендей, пошатываясь, встал. Сморщился.
— Что с тобой? — спросил его один из приезжих. Поселенцы рассказали об олене.
— После этого мяса сырую воду нельзя пить. Да и опасно оленину на ночь есть. Она отдых не любит. Поел — поработай.
— Да просто давно мяса не ели. Еще разок, другой, понемногу и наладится все. Ведь лопали без хлеба. Потому и отрыгнулось болью. Ну да хлеба мы вам два мешка привезли. Ешьте, сколько влезет, — говорил начальник госпромхоза.
Когда от мешков, узлов и свертков стало тесно в будке, Берендей рассмеялся: придется, видно, им с Федькой строить новый дом.
Фартовый пошутил. А Трофимыч, так звали начальника госпромхоза его спутники, быстро оглядев поселенцев, словно примерялся, сказал:
— Что ж, стройтесь, материалами поможем. Времени у вас много.
— Да не обучены мы этому, — взмолился Харя.
— Ничего. Плотников пришлем. Покажут, научат, помогут. И заживете по-человечески, постоянно, не сезонниками.
— Забарахлились мы с тобой совсем, — ворчал фартовый, когда гости уехали. Он злился от того, что не может вырваться из этой глуши и вынужден жить здесь годы.
Нет, надо искать какой-то выход из этой каторги. Пора на волю, к кентам. «Устал я от этой будки, от тайги, от моря, хочу в город к своим, хочу своих дел. Ведь с ума можно сойти от этих заброшенок», — сдавил голову руками Берендей. Его уже не радовала гора продуктов: «Ну что меня ждет здесь? Дожди, сырость, скука. А зима настанет, даже на лодке не приедут к нам. Табаком не разживешься. Занесет снегом по самые… И кукуй. Нет, пехом, но уйду отсюда. Не согласится Харя, хрен с ним. Один, сам слиняю».
В эту ночь фартовому не спалось. Он ворочался
«Нет больше сил. Сколько можно рубить этот сушняк, ловить рыбу, собирать грибы, как баба?»
Натянув на плечи привезенную телогрейку, он сунул в карман пачку галет, папирос, вышел из будки. Ноги сами понесли к морю.
Фартовый не слышал, как за ним, пискнув, приотворилась дверь. Из нее выскользнул Харя. Держась в тени, пошел по берегу следом за Берендеем. Фартовый шел размашисто, решив до утра миновать Ново-Тамбозку и на незаметном для глаз повороте, где поезд замедляет ход, вскочить в вагон, уехать в Южно-Сахалинск.
Харя, прижимаясь к берегу, еле поспевал за Берендеем.
Фартовый поначалу не обратил внимания на начавшийся прилив. Волны постепенно теснили его к скалистому берегу, набрасывались на ноги с шипеньем.
Берендей и не заметил как оказался прижатым к скалам. Здесь во время прилива вода поднималась на шесть метров.
Фартовый, спасаясь от прилива, лез на скалу. Но волны опережали. Отхлынув на миг, словно подарив человеку глоток воздуха, волны с разбегу ударяли его в спину, прижимали к скале, обдавая брызгами с головы до ног, а потом увлекали за собой, играя, как беспомощной игрушкой.
Вся одежда давно промокла. Лицо и руки избиты в кровь о скалы. Лишь упрямое сердце рвалось навстречу неведомому, не чуя боли и опасности.
Но новая волна уже хватала за шиворот. Выбраться бы наверх, переждать прилив. Но как, если пальцы ослабели?! А прилив кончится только утром и тогда он окажется на виду у всех.
Волны швыряли Берендея на уступ, грозя разбить голову, изломать, искрошить фартового. Спасло какое-то деревце, выросшее, чудом зацепившись в расщелине. И он удержался. Подтянулся на шаг. Но новая волна накрыла с головой.
«А может так и лучше», — мелькнула шальная мысль. Почему-то в последний миг стало жаль маленького Харю, который будет одиноко коротать свое поселение у безрадостного костра. Что подумает он, когда проснется? Впрочем, не все ли равно, — оглушила новая волна. И не дав опомниться, поволокла по камням в пучину.
Обезьяньи цепкая рука ухватила Берендея за шиворот. Вдавила в расщелину. Потом, толкая головой и руками, моля и матерясь одновременно, выдавил Харя Берендея на утес, туда, где волны не могли достать избитое человеческое тело.
Лишь к рассвету пришел в себя фартовый. Его рвало морской водой, которой наглотался там, внизу. Открыв глаза, увидел озябшего Харю, колотящего себя по всем местам, чтобы не превратиться в сосульку с ушами. Своей телогрейкой он укрыл Берендея. И теперь прыгал, как зяблик на болоте.
Фартовый встал. Федька, еле разжав посиневшие губы, пробурчал:
— Пошли домой, дурень.
Море уже успокоилось. Шел отлив. И Берендей с Харей вскоре прибежали к себе.
Федька, не говоря ни слова, не упрекая, растопил печь, помог Берендею снять мокрую одежду.