Фашизофрения

Сысоев Геннадий Борисович

Богдан Хмельницкий писал свои письма царю и боярам на том же языке (правда, с вкраплениями польских слов), на каком бояре писали ему ответы. Аналогично — и гетман Иван Мазепа. Он, в отличие от оранжевых «урядников», умел общаться с посланцами из Москвы без переводчика.

Для доказательства взаимной понятности речи и письма в тогдашних Московщине и Гетьманщине достаточно привести отрывок из единственного стихотворения, написанного (по свидетельству генерального судьи Кочубея) Мазепой ^{179} .

179

Цит.

по: Соловьев С.М.История России с древнейших времен. Т. XV (онлайн-издание на сайте militera.lib.ru).

Все покою щире прягнут, А не в оден гуж все тягнут, Той направо, той налево, А все братя: то-то диво! Не маш любви, не маш згоды, От Жовтой взявши Воды. През незгоду все пропали, Сами себе звоевали. …… Жалься, боже, Украини! Що не вкупе мает сыни; Оден живет и с погани… …… …Други ляхом за грош служит… …Третий Москве юж голдует И ей верно услугует. …Лепше было пробувати, Вкупе лихо отбувати, Я сим бедный нездолаю, Хиба тилко заволаю.

Вполне понятно, даже несмотря на «юж голдует». Еще более понятен всем и тогдашним, и современным «русскоязычным» уроженец Восточной Украины Григорий Сковорода, у которого в речи полонизмов было меньше:

Всякому городу нрав и права; Всяка имеет свой ум голова; Всякому сердцу своя есть любовь, А мне одна только в свете дума, Как умереть бы мне не без ума.

Язык тогда изучали по грамматикам, составленным жившими в Москве выходцами из Киевской митрополии, а позже В.Г. Белинский возмущался, почему порядок написания отдельных русских слов должен определяться по «малороссийским правилам».

Первое серьезное (подчеркну, серьезное, ибо различные не приводящие к заметным результатам попытки делались и раньше) разграничение украинского и русского языков было произведено большевиками — реформой орфографии. Алфавит, а следовательно, правописание стало существенно различаться. Потому, например, сегодня мы сталкиваемся с таким очень частым явлением: не знающий украинского житель России не понимает текста, написанного по-украински. Но поймет почти без труда, если ему этот текст прочесть вслух.

Большевистская политика «украинизации» и «коренизации» гораздо больше, чем происки всех внешних врагов империи, способствовала разделению русских и украинцев. О том, какими методами проводилась украинизация в области административной, свидетельствует, например, принятое в июле 1930 года президиумом Сталинского (Донецк тогда назывался Сталино) окрисполкома решение «привлекать к уголовной ответственности руководителей организаций, формально относящихся к украинизации, не нашедших способов украинизировать подчиненных, нарушающих действующее законодательство в деле украинизации». Прокуратуре этим документом поручалось проводить показательные суды над «языковыми преступниками».

С момента образования СССР и до смерти Сталина язык обучения для всех школьников в УССР выбирали не родители,

а партийные и советские органы власти. Выбирали, вопреки лжи современных националистов, в пользу не русского, а украинского языка. Да так выбирали, что к 1932 году в Мариуполе, где практически все жители говорили по-русски, не осталось ни одногорусского класса.

Эту систему изменил только Никита Хрущев (пожалуй, единственное его полезное дело). Он «волюнтаристски продавил» реформу образования 1958 года. До этой реформы дети во всех национальных республиках обучались на родном языке, а родным для всех жителей Украины считался украинский. Русских школ было меньшинство. После реформы родители сами стали выбирать язык обучения, и через малое время русских школ в УССР стало большинство.

Вот что пишет об этом известный в диаспоре (а нынче и на Украине) историк Орест Субтельный: «Показушно либеральная хрущевская реформа предусматривала право родителей выбирать язык обучения для своих детей. На практике это означало, что можно учиться на Украине и не изучать украинского языка. С учетом целого ряда формальных и неформальных побуждений к изучению русского языка следовало ожидать, что многие родители отдадут детей в русские школы… Вопреки буре протестов, к которым присоединились даже украинские партийные чиновники, режим нанес этот удар по изучению национальных языков…» ^{180} .

180

Субтельний О.Україна: Історія. — К., 1993. — С. 436.

Хороша форма, в которую облечены мысли историка. «Режим нанес этот удар», — прямо смесь стилистики совпартийных документов и голливудских боевиков.

Не хуже и содержание. Правда, не совсем понятно, какой же режим нанес этот удар, если против были «даже украинские партийные чиновники»?

К слову, подавляющее большинство и московских чиновников были против реформы 1958 года, хотя об этом не пишет Субтельный. У тогдашних чиновников, воспитанных на ленинско-сталинских принципах «коренизации», считалось, что выбирать язык воспитания для детей должны не родители, а партия.

В суждениях Ореста Субтельного о жизни в Советской Украине, говоря словами А.К. Толстого, «во всем заметно полное незнанье своей страны, обычаев и лиц, встречаемое только у девиц». Впрочем, для историка из диаспоры УССР и не была «своей страной».

В частности, О. Субтельный не знает, забывает или попросту игнорирует тот факт, что и после реформы 1958 года нельзя было «учиться на Украине и не изучать украинского языка». Во всех русских школах украинский изучался с четвертого класса в обязательном порядке. Например, в моем классе (закончил школу в начале 80-х) из почти сорока учеников освобожден от изучения украинского был только один. Его родители переехали из Сибири, когда он был уже шестиклассником. Позже, в кратковременный андроповский период, освободили по требованию родителей еще одного.

Да, мы не говорили на украинском и многие во взрослой жизни забыли все, чему научились. Но изучали — все.

Смысл же хрущевской реформы образования в том, что была она не «показушно либеральной» («позірно ліберальною»), а вполне, без оговорок, демократической. Право выбора родителями языка обучения для своих детей — основополагающая норма Декларации прав человека и гражданина, принятой ООН в 1948 году. В государстве, не называющем себя, а действительно являющемся демократическим, эта норма непреложна. А заинтересованность в изучении языка основной массы граждан данного государства создается как раз с помощью «целого ряда формальных и неформальных побуждений».