Фасолевый лес
Шрифт:
– А, так она у вас в патронате?
Джил тут же успокоилась. Копаясь в новой стопке бумаг, она медленно, понимающе моргнула, показав розовато-сиреневую поверхность накрашенных век, и протянула мне форму с гораздо меньшим количеством вопросов.
– Вы принесли страховое свидетельство и заявление о передаче ответственности?
– Нет.
– Ладно. Не забудьте в следующий раз.
К моменту, когда мы, наконец, сподобились лицезреть доктора Пелиновского, я чувствовала себя так, будто выиграла общенациональное состязание, правильно ответив на все пятьдесят вопросов про производство американского сыра, и доктор стал моим призом. Ему было под пятьдесят, и выглядел
Я стянула с Черепашки футболку, и она вновь вцепилась в меня обеими руками, пока он постукивал молоточком по ее коленкам и светил фонариком в глаза.
– Тук-тук-тук! Кто у нас дома? – спрашивал он при этом, но Черепашка никак не реагировала на его слова, пока он не спросил:
– А где тут у нас картошка?
Ротик ее открылся, она произнесла дружелюбное О, после чего вновь замолчала.
– Я и не думала, что она болеет, никаких проблем у нас нет, – сказала я. – Мне кажется, она в хорошем состоянии.
Доктор заглянул в свой рабочий блокнот.
– В клиническом отношении она представляет собой вполне здорового двухлетнего ребенка, – сказал он.
– Привезла я ее из-за того, что случилось с ней в прошлом. О ней плохо заботились.
Доктор Пелиновский посмотрел на меня, щелкая ручкой.
– Она у меня в патронате, – сказала я, после чего он приподнял брови и кивнул. Просто чудо какое-то! Это новое словечко удовлетворяло буквально всех.
– Вы хотите сказать, что в семье биологических родителей она подвергалась жестокому обращению? – спросил доктор. Похоже, его методика состояла в том, чтобы повторять вам то, что вы только что ему сказали.
– Да, именно так, – отозвалась я, не зная, по правде, как продолжить. И все-таки продолжила:
– Над ней было совершено насилие. Сексуальное насилие.
Доктор Пелиновский, казалось бы, даже не обратил особого внимания на то, что я сказала. Он что-то писал в карте приема. Я ждала, пока он закончит, думая, что мне придется повторить сказанное. Однако он проговорил:
– Я проведу полный осмотр, но я не думаю, что он что-нибудь выявит. Она с вами уже пять месяцев?
– Да, что-то около этого.
Осматривая Черепашку, он рассказывал мне о потертостях и ушибах и о том, как протекает процесс восстановления. Мне вспомнилось, что я точно так же вела себя, спокойная, как свежеподжаренный тост, с Джолин Шэнкс, когда ее мертвый муж лежал под простыней в десяти шагах от нас.
– Прошло уже достаточно времени, чтобы можно было заметить изменения в поведении, – продолжал доктор Пи, – но следов физической травмы я не обнаруживаю.
Доктор закончил корябать в карте, после чего заявил, что Черепашке необходимо сделать снимок скелета, а потом, в ближайшем будущем, пройти иммунизацию.
Любопытно было оказаться в местном рентген-кабинете, который располагался дальше по коридору в другой части здания. Все здесь было большое и чистое, и сам аппарат у них был – как «полароид» – немедленного действия. Не думаю, что доктор Пелиновский понимал, какой он счастливчик. Мне в свое время приходилось целые дни проводить в тесной темной фотолаборатории, проявляя и закрепляя снимки, полоща твердые пластины в разных жидкостях и развешивая их для просушки на веревочку с помощью крохотных зеленых прищепок. Маме я со смехом говорила, что работаю в прачечной.
Некоторое время, пока врач принимал очередного пациента и
Когда нас снова позвали в кабинет доктора Пелиновского, он выглядел слегка, но потрясенным.
– Что с ней? – спросила я.
Единственное, что мне пришло в голову – это опухоль мозга. О чем еще может подумать человек, тесно общающийся с Лу Энн, которая все свои знания о медицине почерпнула из мыльной оперы про врачей?
Доктор распластал снимки на оконном стекле. Окна кабинета выходили в сад, где лежали круглые камни и росли кактусы. На темных негативах я увидела тоненькие белые косточки Черепашки, и у меня мурашки побежали по коже. Наверное, это же чувствовала Лу Энн, видя имя своей живой матери, высеченное на надгробном камне. Меня передернуло.
– Вот следы заживших переломов, – сказал он, показывая мне места на снимке кончиком серебряной ручки. – Некоторые из них – сложные.
Доктор медленно двигался от ножек к ручкам, а затем – к ладоням, по которым, как он сказал, можно легко определить возраст ребенка. На основании показателей веса и роста он предполагал, что Черепашке двадцать четыре месяца, но формирование хряща в запястьях и пястных костях дает ему право утверждать, что ей примерно три года.
– Три года?
– Да, – отозвался доктор. Казалось, ему не хочется мне об этом говорить. – Иногда в условиях физического и интеллектуального угнетения ребенок просто перестает расти, хотя некоторое внутреннее созревание продолжается. Мы это называем задержкой развития.
– Но она развивается еще как. Уж мне ли не знать, я ей одежду покупаю.
– Конечно, конечно! Эта патология вполне обратима.
– Конечно, – глухо отозвалась я.
Доктор продолжал прикладывать снимки к оконному стеклу и произносил разные слова: то спиральный перелом малоберцовой кости, то отличное заживление, то неблагоприятные условия для психомоторного развития. Но я толком не слышала, что он говорит. Сквозь сеточку Черепашкиных косточек на снимке я смотрела в сад. Там рос большой кактус с мохнатыми лапами, плотно, словно мехом, поросший острыми желтыми шипами. Какая-то птичка свила себе в нем гнездо. То и дело она выпархивала из жуткого переплетения колючих лап и тут же залетала обратно, не колеблясь ни мгновения. Трудно было даже представить себе, как ей удалось устроить себе дом в таком месте.
Мэтти дала мне отгул на целый день, и мы с Лу Энн договорились после врача встретиться в зоопарке. Поехали на автобусе – мы с Мэтти так и не собрались починить зажигание на моем «фольксвагене», а исполнять свой коронный номер «Завод с толкача» без крайней необходимости мне не хотелось.
По пути в зоопарк я попыталась стереть из памяти слова «задержка развития». Мне нужно было подготовиться к изобилию новых опасностей, которые поджидают нас с Лу Энн и детьми. Она начнет рассказывать мне про слонов, которые нападают на своих надсмотрщиков и затаптывают их в пыль, диких львов и тигров, которые поначалу кажутся такими тихими и безобидными, а потом откусывают детям руки. Когда мы пришли к воротам зоопарка и я увидела Лу Энн, у которой по щекам струились слезы, то автоматически перевела взгляд на сидящего в прогулочной коляске Дуайна Рея, чтобы посмотреть, что ему успели откусить.