Фата на дереве
Шрифт:
Мать говорила с Нелькой, пока могла. Все объясняла, как той стать на ноги, как блюсти себя, как остерегаться плохих людей, которых развелось видимо-невидимо повсюду.
Нелька обещала все в точности выполнить, о чем просила мама. Она не просто успокаивала больную, она твердо знала, что слово свое сдержит, чтобы мамочка и оттуда видела и радовалась за нее.
За пару дней до окончательного прощания мать почувствовала себя получше. Она собралась с силами и внятно, членораздельно продиктовала Нельке, велев той записывать, что
Во-первых, никому не распространяться о материной смерти. Набегут опекуны, не отвяжешься. Комнату захотят отнять. Саму Нельку запихнут в детдом, а комнату приберут к рукам. Неважно, что она приватизированная. Найдут способы.
Во-вторых, если все-таки заявятся заботливые твари, желающие поживиться на детском сиротстве, надо твердо говорить, что она никакая не сирота, у нее есть отец, который о ней заботится. Поэтому опекунов ей не надо.
В-третьих, отцу тоже о смерти матери говорить нельзя без особой на то надобности. Потому как он живет сейчас с человеком, который не постеснялся увести мужа из семьи, несмотря на ребенка. Поэтому и в дальнейшем надеяться на ее доброе отношение опасно. Вдруг и ей захочется расширить жилплощадь за счет Нелькиного единственного пристанища?
– Тебе главное – школу успеть покончить, в институт поступить (в любой, в какой получится), а там я за тебя спокойна, – внятно внушала мама. – А за любовью не гонись. И силы на любовь не клади, как я делала. Видишь, что вышло. Жизнь твоя, тебе ее и беречь.
Потом мамочка велела принести ей с ее полки в платяном шкафу шкатулочку. Там оказались деньги, которые она ухитрялась откладывать на дочкины нужды. Начала еще при отце. Показалось, что так будет правильно. И вот сейчас ей за дочку не так страшно. Если сильно все высчитывать, платить только за коммунальные услуги и за самую простую еду, хватит надолго.
В шкатулочке оказалось семь тысяч долларов. Нелька ужаснулась. Мама ведь не на них с отцом экономила. На себе. Себя губила из-за этих денег.
– На похороны отсюда не бери. Похоронные отдельно лежат. Мне на работе выделили. Приезжали тут, помнишь? Я их попросила собрать кто сколько может. Ради тебя. Все возьмешь там, в бельевом ящике.
Нелька кивала, обещала… Ей себя жалко не было ни капельки. Ей только не хотелось, чтобы маме было больно.
– Мамочка, я тебе обещаю, все будет у меня хорошо, – заверяла она.
– Не просто хорошо, а по уму, – требовала больная.
– По уму! – клялась Нелечка.
– Злой не будь, но не верь никому. Особенно тем, кто кажется очень добреньким. Просто так добренькими казаться не стараются. Это значит, нужно что-то от тебя. Но сама зла никому не делай и плохие мысли гони.
– Да, мамочка, да, – соглашалась девочка.
Конечно, мама была во всем права.
Нелька держалась. Не плакала в школе. Никому ничего не говорила. Для всех она по-прежнему была Каланча, Жердь и всякое такое. Ей даже нравилось,
Но ничего, конечно, не обошлось.
Рядом жили соседи, которым очень хотелось как-то расшириться. Они, как шакалы, осторожно, шажок за шажком, приближались к добыче. Просто пробовали на всякий случай – а вдруг номер пройдет.
Прислали к Нельке опеку.
Она не могла не открыть. В квартиру теток из органов опеки пустили добрые люди. И у ее двери говорили:
– Стучитесь погромче. Она дома. Ребенок дома один – виданое ли дело! Надо помочь!
Нелька открыла на стук.
Она стояла – спокойная, собранная, аккуратная. На вид вполне взрослая.
– Я вас слушаю, – промолвила она. – Вы по какому вопросу?
Тетки из опеки явно разозлились такому независимому тону несчастного одинокого ребенка. Им как-то сразу захотелось ее окоротить, показать свою власть. И завели они песню, точно такую, о которой говорила мама, что, мол, ребенку одному нельзя, что надо ехать в интернат и все такое.
– А почему вы решили, что я одна? – с достоинством возразила Нелька. – У меня есть папа, который за мной присматривает и обеспечивает всем необходимым.
Тетки потребовали свидетельство о рождении, чтобы убедиться: папа в графе «отец» имеется. Но, чтобы не сдаваться без боя, велели отцу явиться к ним для подробного обсуждения судьбы подростка, лишившегося матери.
– Хорошо, я ему скажу, он зайдет, – пообещала Неля.
Работницы отдела опеки внимательно и придирчиво осмотрели жилое помещение, в котором проживала подозрительная сирота. Придраться было не к чему. Все сияло чистотой. Кровать, застеленная чистейшим бельем, стол, за которым подросток готовил домашние задания, шкаф с одеждой – все просто удивляло видавших виды теток.
Правда, в холодильнике было негусто еды. Но яйца, сыр, масло и молоко присутствовали.
– Я в школьной столовой ем, – пояснила Неля. – Это только на завтрак…
– Ну что ж, приглашай отца, – повелели вершительницы детских судеб и отчалили.
Некоторое время Нелька надеялась, что про нее просто забудут. Ведь ничего пугающего при осмотре комнаты обнаружено не было.
Может быть, так бы и вышло. Но соседям явно не терпелось.
Органы опеки снова напомнили о себе.
Что было делать?
Пришлось звонить папаше. Сам он им последний год звонил всего пару раз. Один раз пальто свое осеннее хотел забрать. А второй раз спрашивал телефон какого-то общего знакомого. Вот и все общение. Нелька не удивилась бы, если бы он вообще на звонок не откликнулся. Но он, к счастью, отозвался. Она вынуждена была сказать о том, что таила от всех, от кого только могла утаить, – о смерти матери.
– У меня денег нет, – немедленно среагировал отец. – Ничем помочь не могу.
– Мне не надо. Я подрабатываю, – соврала Нелька.